— А вот выпускай, — оскаливается женщина. — Они дом знают. Замерзнут сироты и помрут прямо возле подъезда! И ты виновата будешь!

— Но ведь это вы их привели! — пытаюсь отмахаться от навязываемого мне чувства вины. — То есть, по вашему мнению, это я должна в своей собственной квартире к котикам приспособиться! Кормить, поить… а они возьмут, и ещё к марту родят!

— Ой… — подкатывает глаза старуха и хватается за сердце, оседая к дверному косяку.

— Что с вами? — в первое мгновение пугаюсь я, а потом понимаю, что держится женщина почему-то за правую сторону грудины. Врет?

— Нет у вас молодых ничего святого, — качает головой и грозит мне пальцем. — Бабка помирала, весь подъезд ей на похороны собирал. А ты вот она какая. Спустя столько лет явилась. Душегубка! Вот, пришло время за бабку денежку то отдать… А я вот что… — забывает она про сердце и вскидывается. — Заявление на тебя напишу, за жестокое обращение с животными. Не отмоешься!

Мне хочется истерично поржать и несмешно одновременно.

Вредная бабка права. Кошек выгнать на улицу, у меня не поднимется рука. Но… и жить с ними не возможно. Это однозначно.

Горло дерёт от запаха кошачий мочи.

Мне больше не хочется ни о чем говорить с соседкой. С ней все понятно. И проблем не хочется. Хочется выйти на улицу, подышать воздухом и просто подумать, как теперь быть. Где взять столько денег? Ну и порыдать тоже.

— Ключи верните, — протягиваю ладонь и прокашливаюсь, стараясь, чтобы голос не выдавал подступающие слёзы.

— Какие ключи? — хлопает глазами бабка. — Ты же сама меня пустила. По-соседски.

— Таак, — тяну выдыхая. То есть по-хорошему не получится совсем. — Мы сейчас с вами выходим на площадку, и вы отдаёте мне ключи. А иначе завтра в полиции будет лежать заявление уже на вас. Икона у бабули была. Вон там, — стреляю глазами за шкаф, — в углу висела. Бабушка говорила, что та даже мироточила по большим праздникам… — делаю страшные глаза.

— Вот ты как, — снова хватается за сердце соседка, только уже с правильной стороны. — Богохульница. На старого человека клевещешь. Грех это большой. Сердечница я.

— Выходите! — Шиплю, стискивая зубы. Потому что желание стукнуть бабу по голове нарастает просто в геометрической прогрессии. Да она может давать мастер-классы по наглости и беспардонности!

— Мяу! — справа от нас с шипением и рычаниям завязывается кошачья потасовка. — Мяу!

— Беляшик, не трогай Марусю! — Резво кидается на помощь своей кошке старушка.

— Мяушшш! — разлетается парочка.

— Стойте, — я хватаю женщину за рукав халата. — Не подходите к ним! Они вас обдерут сейчас!

Под шокированным взглядом соседки Беляш таки забирается на Марусю, прикусив ту за загривок.

— В марте приходите, — мстительно хмыкаю. — Котят вам дам.

Под аккомпанемент кошечьей оргии мы выходим на лестничную площадку. Здесь сразу хочется начать дышать, а заодно и помыться.

Привалившись к перилам, я дожидаюсь связку ключей и, даже не заходя в лифт, чтобы оказаться на воздухе, как можно быстрее, просто сбегаю до первого этажа по лестнице.

Выйдя на мороз, просто несколько минут прихожу в себя. Нет… Вариант жизни с кошками на одной территории не рассматривается. Нужно будет поискать каких-то активистов-любителей живности. И значит мой переезд на отдельную жилплощадь снова откладывается на неопределённый срок.

Мама Люба расстроится… И мне, честно говоря, до зубного скрежета надоело вставать в пять утра, чтобы успеть на пары.

Ну все… Теперь назад. В интернат. Можно, конечно, ещё пошататься по магазинам: купить маме Любе подарок и конфет ребятам.

Я сама не замечаю, как в каком-то апатичном бессилии дохожу до обледеневших детских качелей и сажусь в них. Это ж все несправедливо! Почему другим везёт, а мне — никогда.

Шарф намокает. Не могу понять точно от чего. То ли от моего горячего дыхания, то ли, все-таки, где-то прокралась непрошеная слезинка. А, может, и не одна…

Возле подъезда тормозит такси, и из него выходит семейная пара с девчушкой. Она крепко держит в объятиях точно такого же пупса, которого нёс мужчина возле дома Северова. Видимо, я познакомилась с самой модной игрушкой этого года. Губы непроизвольно трогает улыбка. А о чем мечтала я в этом возрасте? Прикрываю глаза, стараясь вспомнить.

Точно! Мечтала, чтобы у меня были проколоты уши. У всех в классе были проколоты, а у меня — нет.

Попа ощутимо начинает покалывать от холода. Пора идти.

Телефон в кармане оживает тоненьким писком. Достаю его и, не веря своим глазам, смотрю на экран.

Номер не знаком. Но я чувствую…

— Алло… — даже зажмуриваюсь от переизбытка чувств. Сердце срывается в приступ тахикардии.

— Соня, это Сергей…

— Я узнала, — отзываюсь зачем-то.

Он хмыкает. Мои щеки заливает смущением.