– Был пёс, Айа! Или волк-переросток, не знаю. Я проснулся – вас нет. Вышел пройтись, а там – он. Здоровый, облезлый или ободранный, будто из-под земли вылез, но не упырь. Сама понимаешь, я нечисть чую.

– А нежить? – сказано это было шёпотом и без улыбки. Смотри-ка! А ведь Айа не сомневается в его словах, она просто боится! – У нас тут, Лаврентий Петрович, со вчерашнего утра кого-только не встретишь. Только понять не могу, когда вы успели? Мы с Илюшей на минутку всего и отходили, дверей не закрывали даже – поле лавандовое проезжали, вот и вышли подышать. Вернулись через несколько минут и дальше поехали.

– Большое поле? – поинтересовался Лент. Происходящее нравилось ему всё меньше. Никакого поля в лесу не было. И лавандой там не пахло. Пахло псиной. – Отвези-ка меня обратно, Айа. К съезду на Срединку.

Ведьма удивилась, но спорить не стала, сразу кликнула своего Илюшу. Тот тоже не спорил – если нужно, отчего ж не отвезти? Только никакой Срединки в тех краях нет. С одной стороны – луг, с другой – посадка, она поле от ветров огораживает. И никаких съездов. Пусть Лаврентий Петрович не сомневается!

Илюша улыбался, а Лаврентий Петрович начинал медленно закипать. Это что же? Ему, столетнему ведьмаку, будут лапшу на уши вешать, а он будет молчать, кивать и соглашаться? Но выплеснуть гнев он не успел – его опередила Айа.

– Ах, нежить лесная! – воскликнула она. – Заморочили ведьму, не постеснялись! – и пошла прыгать и топать ногами, как какой-нибудь африканский шаман. Это настолько плохо сочеталось с её недавним соблазнительным образом – разве что волосы разметались и разлохматились к месту, – что сердиться Ленту расхотелось. Пусть пляшет, здесь она хозяйка и, что бы он себе ни вообразил, но Айа – всего лишь деревенская ведьма, а у каждой ведьмы, как известно, свои методы.

Айа не успокоилась, пока не оплевала своими «тьфу-тьфу» и «пропади-пропадом» все стены и углы. Илья испарился на первых же признаках концерта, а Ленту, как гостю (да и старшему по званию), убегать показалось неприличным, поэтому он приклеился к месту и пережидал, почти не дыша.

Отряхнув в последний раз руки, будто избавляясь от чего-то невидимого и, судя по выражению её лица, гадкого, Айа, казалось бы, вернулась в своё нормальное состояние, но молодой очаровательной прелестницы больше не было, перед Лентом стояла старая Айа, уверенная в себе, опытная ведьма с молниями в глазах: – Я Илюшу, как отъехали, сразу спросила: «А что это мы лаванды не набрали?». Он удивляется, я удивляюсь, а оно вон как, оказывается! Нас попросту водили!

Сказать было нечего. Может, и водили. А может, было и иначе. Лента тоже могли заморочить, хотя Айин вариант казался ему более правдоподобным. Своих резонов афишировать он не стал, но про себя отметил, что если бы не та остановка, его бы сейчас не на шутку тянуло в гальюн. Значит, из машины он выходил. И волк был. Была и Срединка. Он будет не он, если не разберётся, где этот чёртов съезд!

– Так-таки ничего и не почуяли, мастер? – переспросила Айа. – Уж не морок ли, тогда?

Морок или не морок, чёткого мнения по этому поводу Лент пока не составил, но прокомментировать рискнул: – Не думаю. До сих пор от запаха псины в носу свербит. Если и морок, то качественный. А в машину кто меня занёс? Не внутри же я сны смотрел? Тогда бы и вас не водили. Нет, Айа, здесь что-то другое. И именная руна Анны горела на призыв, а это, кроме прочего, обозначает опасность...

Айа не стала переспрашивать – прекрасно знала, кто эту руну заговаривал и как работает призыв. Если Анна за Чертой, то и призыв за Чертой. А не здесь, среди живых. Выходит, вчерашнее событие не только нарушило баланс, но и оставило в мембране некую брешь, через которую пробивается на тот свет магия призыва. М-да. Вот они и вернулись к отложенному разговору.

– Ничего, и не такие дыры латали, Айа, – он не преувеличивал. – Ты лучше расскажи мне всё по порядку. Всё что знаешь про лешего-ходока. Кто таков? Как зовут?

Та кивнула, сосредоточилась и выдохнула: – Анька.

Потом величаво присела на деревянный стул, как на трон, и застыла с суровым лицом и высоко поднятым подбородком. К даче показаний готова.

– Что Анька? – не понял Лент.

– Медсестра. Анной зовут. Татьяны и Егора дочка. Очень хорошая девочка. Светлая. В маму.

С каждым услышанным словом лицо Лента вытягивалось, и закончилось это отвисшей челюстью. Светлая? Анна?

– А Савила сказала, что леший… – получилось обиженно.

– Все верно, Лаврентий Петрович, так и есть. Егор, её отец, наш единственный коричневый на всю округу, до самой Костромы. А у леших как? Своих женщин нет, сами знаете – бобылями живут. Нигде подолгу не задерживаются. Пацанят раз в сто лет от зелёных ведьм приживают. Егор – исключение. Как нашу Татьяну увидел, так и остался. Родилась девочка. Он у нас участковый лесничий. За водоёмы тоже он отвечает. И растительность, и живность, всё к нему льнёт, всё его слушается. Одно слово – коричневый.