Между тем строй противника был нарушен и, после того, как конница прошила насквозь данов и удалилась вперед, не теряя темпа, за дело взялись арбалетчики, расстреливая вновь растерявшихся врагов.

Мы с Бером шли вдвоем по полю боя и помогали отдельным группам пехотинцев, которые уже добивали датчан. В руке был пистолет, но я не стрелял — патроны являются невосполнимым ресурсом. Замах, удар — и от огромного меча Бера тело датчанина, защищенное только кожаным доспехом с небольшими наклепками, разрубается на две части.

Мне чуть плохо не стало, но опять накатывающую рефлексию прервали четыре дана, бегущие прямо на нас. Один, который был ближе всего ко мне, занес над головой боевой топор. Приседаю, подымая щит над головой и резко подрезаю ногу дана, который все же смог нанести свой удар, от которого даже щит затрещал и, видимо, получил трещины. Противник валится с криком — теперь он без ноги. Удар в плечо — меч второго противника попадает в защищенное место, но некоторое время боль от гематомы будет приносить дискомфорт. Подныриваю под руку дану и уже сзади противника наношу удар в шею. Больше по близости врагов нет.

Осмотрев поле битвы, заметил, что не все идет хорошо — две группы арбалетчиков оказались сами отсечены от других ратников нашего войска и, по сути, они уже стали невосполнимыми потерями, как не стараются с метров двухсот достать окружающих генуэзцев данов наши лучники, противостоять короткими мечами слаженной работе датских воинов не выйдет. Не успевали мы и на помощь, если только не подставляться на фланговый удар противника еще большему количеству воинов.

Еще пятнадцать минут ожесточенного боя с отчаянно сопротивляющимися датчанами прошли в крайней нервозности. Стрелять из пушки было невозможно, так как все сражение превратилось в череду очаговых противостояний, в котором плохо обученные ратники из школы проигрывали в индивидуальном мастерстве более опытным данам.

Я же понимал, что введение потомками викингов даже четырех сотен в свежих и организованных отрядов в бой превратит качающийся маятник сражения не в нашу сторону, но Бог хранит Русь… В узком проходе к полю сражения показались не датские воины, а русские всадники, пусть частью булгары, частью берендеи — здесь и сейчас они все русские, так как за Русь кровь свою проливают. Удар конницы окончательно подорвал боевой дух у противника, и они начали сдаваться. Что творилось у стен Ревеля, я не знал, так как находился в низине в центре сражения, но догадывался, что эсты пошли на вылазку, иначе как действиями союзников, я не мог объяснить отсутствие части войска датчан на поле боя.

Впереди послышались радостные крики, означающие, что мы победили.

Молодой парень лет шестнадцати с длинными светлыми волосами, немного рыжеющими на палящем солнце и с добрым, немного полноватым лицом молился в личном королевском шатре вместе со старшими офицерами своего войска. Вольдемар, прозванный Молодым, в противоположность своему отцу так же Вольдемару, был взволнован. Впервые именно он командует войском, ему отец и датская знать доверили отвоевать обратно город Ревель, который год назад захватили поганые язычники эсты с помощью русичей.

Называть местное население погаными, а русичей дикарями было крайне важно, чтобы тебя правильно принимали в обществе, окружающем молодого младшего монарха. Ведь статус соправителя Дании сильно пошатнулся, когда его, вместе с отцом захватил этот ублюдок, граф шверинский Генрих, имя которого парень даже в уме не мог произносить без приступа злости. Сейчас же, во время молитвы было бы не к месту проявлять лишние эмоции.

Еще и года не прошло, как оба правителя Дании вернулись из плена. И причиной тому были не потерянные земли Дании, на которые претендует император, а объявленный крестовый поход против русичей. Воевать в этом богом забытом крае датские рыцари больше не хотели. Под угрозой территории самого государства, в которые вцепился этот шут Фридрих. Понятно, что нельзя распылять силы на два фронта, земля эстов не особо гостеприимная. Он уже три недели осаждает Ревель и потерял больше трех сотен воинов, которые так нужны для страны. И как быть дальше? Император не применит воспользоваться возможностью и захватит все датские земли, где только слышится немецкий язык. Нужно быстро побеждать и уводить от сюда войско в Данию.

— Ваше величество, — в шатер ворвался офицер.

— Да как ты смеешь? Прерывать молитву своего короля, — взбеленился духовник, который с умилением наблюдал за тем, как его воспитанник истово молится.

— Ваше величество, к северу из-за леса вышли конные рыцарей и обоз, — не обращая внимания на крик священника, доложил офицер.

— Труби… тревогу! — растеряно сказал молодой человек и стал одевать свои доспехи.

Вначале Вольдемар возликовал — меньше тысячи конных выскочили из узкого прохода и устремились на уже стройные ряды пехоты с длинными копьями. Датчане готовились к решительной атаке на Ревель, и им стоило только развернуться в другую сторону, не теряя строя. Кони были русские, Вольдемар это уже понял, что это были именно союзники поганых эстов. Молодого короля возмущал союз язычников и тех, кто смеет называть себя христианами. По мнению монарха это было предательство веры.

Русичи опешили, как это показалось Вольдемару, король усмехнулся, решив для себя, что русичи испугались ощетинившихся доблестных датских воинов.

— И зачем такие трусы одевают столь добротные доспехи и идут в бой на таких красивых лошадях? Вот только такие кони хороши для выезда, но для рыцарского боя, пожалуй, не подойдут, — вслух размышлял молодой соправитель Дании. Он иногда любил разговаривать с собой, эта привычка особо проявилась в долгом заточении в шверинском замке.

— Что они делают? — спросил Вольдемар у своего офицера, когда увидел, как группа даже для русских странно вооруженных рыцарей стремительной лавой направилась прямо на строй пехотинцев.