Шрифт:
— Никогда больше не будет других, Мари. Только ты. Одна. Единественная.
— Думаешь, так просто забыть? А если бы я…
Осекается.
Испуганно распахивает глаза.
Понимает, что понесло ее в слишком лишнее.
А меня прямо судорогой перекашивает.
Как? Как мысль такую можно допустить, не то, что сказать? Чтобы она…?
— Я глаза хочу вырвать каждому, кто хотя бы смотрит на тебя, Мари, — рычу, чувствуя, как сжатый кулак сам по себе летит в стену. Крошит штукатурку.
— Откуда такие мысли? Откуда они вообще в тебе взялись?
— Не простил бы, да? Никогда не простил бы, Бадрид? Даже если бы я была вдовой, а это было до тебя?
— Не задавай мне таких вопросов, Мари. Я не железный. А с тобой меня совсем срывает с катушек. Не задавай. Я же за мысли одни такие убить могу. Никто не простит в жизни двух вещей. Измены и предательства. Никто. А если любит так, как я тебя…
— Я просто хотела, чтобы ты понял. Хоть на сотую долю понял, что я чувствую, — снова льнет ко мне. Прижимается губами.
И дикая ярость, что клокочет внутри, опять отступает.
Бред. Я мужчина. Как она может сравнивать?
— Ты одна, — шепчу, накрывая ее губы своими.
— Но если хоть раз еще о таком станешь думать… Я же убью тебя. Просто убью, Мари.
Но перед этим сорву с самого себя живьем всю кожу. А после застрелюсь.
И мы все равно будем вместе. В любви или ненависти, неважно. Потому что даже с сердцем уже не выдрать из себя.
63 Глава 63
* * *
Мари
Впивается в мой рот поцелуем.
Жалящим. Клеймящим.
И столько в нем ярости сейчас, что я будто чувствую, как кровь кипит у Бадрида в венах. Саму обжигает.
Резко отталкивается и уходит. Слышу, как хлопает дверь в ванную.
И сразу же всю насквозь окутывает ледяным холодом. Инеем, сводящим скулы после его обжигающего жара!
Только сейчас понимаю, Бадрид так бережно вымыл меня, а сам так и остался в следах этого взрыва. В черных потеках гари.
С ужасом вспоминаю, как летела прямо в него эта балка с гвоздями.
Боже! Мы обо всем забыли в этих бесконечных и таких коротких часах нашей безумной страсти.
— Бадрид.
Не стесняясь, вхожу в нему.
Улыбка сама растекается по лицу, когда он напрягается и вздрагивает, стоит мне положить ладонь на его спину. У самой тут же происходит короткое замыкание внутри от одного прикосновения! И как же радует, что и он реагирует так же!
Но в ужасе одергиваю руку.
На боку у него рваная рана. Страшная. Будто кусок мяса вырвали. Да так оно и есть!
Рассматриваю пристально, замечая, что и балка не обошлась. Прямо в плече зияют глубокие проколы. Их ровно три. Балку отшвырнул, но гвозди успели серьезно пробить кожу.
— Тебе надо к врачу. Срочно!
Мазь тут уж точно не поможет!
— Ерунда, Мари, — он резко оборачивается, хватает меня и тянет на себя.
И вот мы уже сплетается телами. Жадно целуемся под струями воды, как будто сто лет не виделись.
— Ерунда. Заживет. Сейчас есть вещи поважнее.
Резко подхватывает меня за ягодицы, насаживая на себя.
И с криком я забываю обо всем на свете.
Только мы. Только его жадные толчки внутри меня. И губы, вместе с водой покрывающие всю кожу…
* * *
Уговорить не удается.
Бадрид слишком равнодушно относится к собственному телу.
Приходится самой порыться в его шкафчике с аптечкой под насмешливым взглядом. Сопротивляясь неугомонным, жадным рукам, постоянно тянущим на себя. Зашвыривающим обратно в постель.
Но я выигрываю эту битву.
Мне даже удается обработать раны перекисью и перемотать бинтом. Большего сделать в таких условиях невозможно.
А мы смеемся.
И кормим из рук друг друга пиццей, которую он заказал. И обмазываем мороженным, вылизывая кожу.
И снова. Снова и снова нежимся в объятиях, не вылезая из постели. Пока Бадрид не подминает меня под себя или не забрасывает сверху себе на бедра.
Это безвременье. Это счастье. Счастье, которое могло бы длиться бесконечно.
Так счастлива я не была за всю свою жизнь.