— Откуда мне знать, что для тебя оскорбление, Рейес?

Его жуткие черные глаза похожи на черные лучи, прожигающие мою кожу.

— Не хочешь выяснить, какое наказание, чика?

Я пожимаю плечами.

— Наверняка что-то болезненное и унизительное.

«Ты же не можешь иначе», — это я не произношу.

Рейес прищуривается.

— Раздевайся.

Я так и знала. Правильно, что не надела жмущее белье.

Я поднимаюсь из-за стола.

— Можно тебя спросить?

Рейес кидает на меня удивленный взгляд, а я на мгновение замираю. Надо же: иногда и он испытывает нормальные чувства!

— Да, — отвечает вкрадчиво.

Нет, Рейес. Ничего милого я у тебя не спрошу.

— Когда ты меня отпустишь?

ДИЕГО

Все-таки Раулито дубина. Будь я хорошим братом, сказал бы ему, к чему приводит занюхивание всякой дряни.

Но мне выгоднее, если он сдохнет, и я молчу.

В последние полчаса нашей встречи этот долбанутый отлип от подаренной шлюхи и болтал, что у меня в поместье развелись очень наглые мартышки.

Обезьяны — вездесущие твари, но они уж точно особо не бегают по пустым крышам домов.

Так что я честно смотрел на него, как на дебила. Но виски почти не пил и ничего не ляпнул.

Когда я накопаю достаточно доказательств, урою его. А пока что открытая война с их кланом мне не нужна. Я сильнее, зато их больше.

Теперь Раулито, наконец, убрался, и я смогу навестить свою чику. Примерить на нее все, что купила Франциска.

У сестры Рамоса неплохой вкус. Я приплатил ей за услугу, а в следующий раз думаю сам свозить ангелочка в магазины.

Если этот раз, конечно, будет.

Смирная и послушная Анхела Рубио — совсем не то, что мне нужно. Она — лишь тень дьяволицы, царящей у меня в голове и вызывающей адский стояк. Той, от кого я хочу избавиться.

Сраная жизнь. Она как-то совершенно блядски устроена. Только любовь вечна, а любимые всегда уходят слишком рано.

Не хочу думать о том, что мои — особенно.

Это последствия пьянства. Я становлюсь сентиментальным и думаю, что я, наверное, какой-то особенный урод, раз в моей жизни все повернулось вот так.

Братьев нет, сестер нет. Я — единственный поздний ребенок. Отец очень любил маму. Если у него и бывали шлюхи, ублюдков не завел.

Родителей тоже теперь нет, светлая им память.

Клары нет.

Никого и ничего нет. Только хозяйство, люди и бляди.

Никто меня не любит, да и не за что. Я не девка, чтобы любить за смазливую рожу. Да и она-то не особо красивая. Так, сойдет.

Сейчас у меня есть только долбаный порочный ангелочек. И для нее я — воплощение мирового зла.

Так какого хера я ее держу? А сладкая потому что. Как представлю, что ее отпущу и не буду больше видеть эти бесстыжие голубые глаза, так в сердце что-то щемит, и тошно становится.

И ебать пока больше никого не хочется. Только ее одну, пусть нельзя.

Блять. Надо спросить у Хименеса, чего так долго. Может, мазь какую ей выпишет или не знаю там, что.

Я же изведусь иначе.

Ладно. Сегодня как-нибудь потерплю. Или не потерплю, если она меня заведет и сама напросится. Я ее дико хочу даже такую, какая она сейчас, когда притворяется послушной.

А уж о той, которая кусает меня за губу и размазывает мою кровь по своим, и говорить нечего.

Это проклятие какое-то.

Блять. А ведь она говорила. А я не поверил.

Но теперь уже насрать.

Я захотел ее себе сразу, как увидел, а остальное — херня.

Правда, есть одна существенная проблема. Клара.

Я не хочу путать мысли о любимой с похотью к этой девке.

Никто не заслуживает смерти в пятнадцать, в самом расцвете. А Клара… Мы только поцеловались пару раз. Я боялся оскорбить ее хоть чем и думал, что у нас вся жизнь впереди.

Хер там. Хер.

Ненавижу себя таким сопливым, но это надо пережить. Скоро пройдет.

Есть два способа справиться с искушением. Первый — держаться от него подальше.

Не могу.

Второй — прожить его. Пропустить через себя и освободиться.

Херня в том, что нужно делать это от всей души. С полной самоотдачей.

Если хоть где-то дать слабину, станешь рабом гребаного искушения.

А Клара меня останавливает. Если бы она была жива, я не завел бы ни одной левой девки.