И всё круто, одно только – английский текст. Взрослый голос наивной девочки похотливо и невинно поёт: «Гоу ту фак ё ловер, бичес». Если бы все эти её артистичные качества так же естественно да в русский текст…! я чувствовал, что мы одновременно создаём и уничтожаем искусство. Это чувство и стыдно терпеть, и невозможно оторваться.

– Давайте больше русских текстов. Нахрен не нужен английский, никто ни черта не понимает, поёшь с акцентом, нахрен надо!

– У меня нет акцента.

– Где живёт англичанин, что так сказал?

– У меня нет акцента!

– Всё равно не понимаю, нахрен надо?!

– Я не могу контролировать, на каком языке выразить идею.

– Сочини свой. Или пой совсем белиберду. Мы играем в провинциальном городе, кому ты здесь поёшь? Небушку? Великому ничто, под названием бесконечное искусство? Себе? Нет, не говори, что себе, это будет вообще полный бред!

– У меня есть песня на испанском.

– Тоже зачем? Но… уже лучше.

Я просто не понимаю, почему так неистово? Так, становимся на коленки перед инглиш калче. Душа творца и так никому не нужна, зачем удобрять ею чужой огород, если свой зарастает? Чтоб обернуться, увидеть его и сказать: «Фу, нафиг там работать, он же такой отстойный и заросший»? Ну а что, слушаем музыку, смотрим клипы, в кровь проникает «вот, как надо», а диктат форм и содержаний всё непреодолимей. Нас спасёт упорный и кропотливый труд, а не пустые слова и сусальная дрянь под названием «уроки патриотизма». Дело живое против мёртвой буквы по Лескову. Упорный и кропотливый труд, а также лучшие современные образцы русского языка, новая классика в маске панибратства, ну, как Пушкин с «Русланом» в своё время, да?

Второй день записи.

Для начала я показал им, как обработал на досуге и аранжировал их старую диктофонную запись под гитару. К сожалению, она была сделана не под метроном, поэтому говорить о нормальных наложениях не приходилось. Песня называлась «Трус ин лав» (Истина в любви). Если что-то получается не круто, сделай вид, что с самого начала так и хотел. Ну, может, чуть-чуть просто не получилось. Поэтому Гротеск был девизом при работе над песней. Я на глазок понапихал туда клавишных, которые добавили и так тревожной композиции ядовитой флегмы. Шикарный объёмный ревер превращал Наташин голос и Семёнов перебор в кафедральный туман, а мой бубен и удар ладонью по столу в шаги если не Сатаны, то гадкого бога подростковых заморочек точно: твёрдые и неотступные; он уже близко! Но всё же такую атмосферу не удалось выдержать до конца. Песня была слишком затянута, а вырезать кусок я не мог, потому что записано не под метроном, правка была бы слишком заметна.

Прослушав то, что получилось раз пять, мы с известной долей удовлетворения приступили к работе над новой песней. Это был «Вич хаус». Тут понятно, «Ведьмин дом», стиль такой. Я ещё не знал, что это получится самая сложная и интересная аранжировка, идеальное сочетания вспышек озарения и заранее придуманных идей. Это была моя запись «умри, Денис». Возможно, так хорошо я уже не сделаю. Тем лучше, с одной стороны: это возможность ещё чуть ближе познакомиться с самим собой. И хоть потом «Дракула» собрал больше комментариев, считаю «Ведьмин дом» своим магнум опус.

Про создание этой песни я мог бы говорить долго, оно заслуживает того. Чего стоит хотя бы десяток наложений Натахиного голоса с разными эффектами. Она смеялась, пела, пугала… Когда я слушаю это в наушниках, её шёпот проникает слишком глубоко, я чувствую дыхание на самом сердце. Если у меня в старости будут с ним проблемы, я перестану слушать «Вич хаус». Как бы этот шёпот не стал причиной его остановки. Долой подробности, их слишком много, перейдём к последнему трэку. «Монохром».

Есть такие песни, короткие, без особых прибамбасов, но, блин, прямо в голову прямым попаданием. К песне «Монохром» невозможно допридумать никакой аранжировки. Она стремительная и мощная. Почти вся на акустике, но властная. Она сама диктует: играй меня так, дотронься этой струны. Немного ниже.

Нельзя сопротивляться. Только один выход. И он же лучший, без изъянов. В середине короткий проигрыш на басу, где не получится сыграть неправильную ноту, все – вот они, ложатся сами.

Наташа попросила сделать дубль записи голоса и спела идеально в унисон к первому.

– Как?! – спрашиваю я. – Все паузы, все акценты сто процентов, как в первый раз.

– Я пою её давно, и она мне очень нравится.

Вот она поёт первый раз припев, и всё – монохром. Мир одной краской, выбери любую и это будет твой мир. Сгодится любая. Выбор за тобой.

– Такой дубль лучше, чем если бы я копировал твой голос, а потом вставлял.

– Давай послушаем.

–… это божественная гармония. Аж в висках вибрирует.

Она поёт припев во второй раз, и краска сгущается и видны подтёки, ведь не всё так просто. Ты сделал ошибку, как ты мог? Я не при чём, почему нельзя все сразу?! Ты что, не знаешь правил? Я обречён?

– А какие-нибудь бэки ты не запишешь?

– Зачем?

Вот уж действительно, о чём я думаю? Два дубля, по разным каналам, и никаких эффектов.

Затем глубоко и тревожно пытается отдышаться уже упомянутый проигрыш, и когда она поёт припев в третий раз – восходит Солнце! И сгорает к такой-то матери вся блевотина и абсурд. Лучи вдруг слепят, но это не страшно. На короткий миг в мир приходят покой, справедливость и смысл. Миг проходит, но и этого было достаточно. Следующее упражнение: пафос. Раз, два, три, четыре, и раз, два, три, закончили.

Запись закончилась.

Да-а-а… сейчас, слушая музыку, я могу лишь повторить те чувства восторга и открытия, да и то, когда накроет. А тогда я в этом жил.