— Боже, какой кошмар!

— Лучше не едь. Не надо в твоём положении видеть тот хаос, что творится там.

На этой ноте мы прощаемся с Кристиной. Положив трубку, я слышу шум подъезжающей машины. Ускорив шаг, иду встречать супруга.

Я должна с ним поговорить, должна рассказать про разговор с мамой. Здесь что-то не так. Я нахожу Карима в своём кабинете. Он так сильно расстроен, что до сих пор не может отойти от похорон.

Осторожно постучав в дверь, вхожу.

Я за него переживаю. Правда. Понимаю, что он наверно заслужил вот так вот пострадать, хотя бы немного, но внутри я чувствую, что мне не хочется видеть его таким убитым. Жалость берет свое. Вот такой я ранимый и мягкий человек.

Карим никогда не поднимал на меня руку. Да грубил, да пугал. Но не бил. Я вижу, что он может быть другим. Поэтому я хочу ему помочь, хочу докопаться до истины.

— Можно мне войти? — осторожно спрашиваю.

Молча кивает.

На нем надет костюм черного цвета и черная рубашка.

Я вхожу. В его кабинете прохладно, царит полумрак.

— Как всё прошло? Мне очень жаль… Соболезную, — искренне шепчу, сжимая пальцами край платья.

— Нормально, — поникшим голосом молвит он.

Карим сидит на диване, склонив голову над фотографией пожилого мужчины и молодой девушки, той самой Александры, которая должна была стать его женой…

Но теперь их нет в живых. Они погибли.

Случайная ли это трагедия или их все же убили?

Вспоминая странный приступ мамы по телефону, я начинаю уже всерьёз задумываться, что здесь что-то не так.

Мир серьёзного бизнеса и больших денег очень жесток.

И это ещё одна причина из-за которой я не хочу жить в том обществе, в котором живу.

Я устала от денег и роскоши. Ведь знаю, каким трудом, с какой опасностью она даётся нашим мужчинам — главе семьи.

А мне этого уже ничего не надо. Я хочу тепла, любви. Уютного гнёздышка вдали от суеты. Быть мамой. Нянчить и воспитывать наших детей.

Это моё самое заветное желание…

— Мне очень жаль твоего дядю и Александру, — руку ему на плечо кладу. — Ты держись.

Молчит.

— Я с тобой.

Дергается, но не поднимает голову.

— Я должна тебе кое-что рассказать.

Делаю короткую паузу.

Немного волнуюсь.

Молчание — знак согласия, поэтому я продолжаю говорить.

— Недавно мне мать звонила, она несла какой-то бред. Я с ней в ссоре, потому что поняла, что я всего лишь вещь для неё. А ещё она спилась. В край! Хлещет уже не виски, а водку. Каждый день, не просыхая. Самое странное в её поведении и словах было то, что сначала она приказала мне выйти за тебя замуж и быть послушной женой, а сейчас… — сглатываю. Как мне ему сказать об этом?

Со стороны выглядит настоящим бредом.

— Она сказала мне… кинуть яд тебе в еду.

Он резко оживает и поднимает голову.

Опасные глаза мужа становятся чернее ночи.

— Она сумасшедшая! Я поняла, что она свихнулась, она начала нести какой-то бред! Что ты наш враг, тебя надо устранить…

— А ты?

— Конечно я ей не верю. Я столько месяцев к тебе пыталась привыкнуть, пыталась поладить, узнать лучше… полюбить. А она вдруг заявляет, что ты должен умереть! И что я должна тебя убить.

Мужчина резко поднимается на ноги.

— Я ценю, что ты мне призналась в этом, София. Спасибо.

— Ты думаешь это правда? Они правда хотят тебя убить? И думают, что ты враг? Просто мама стала слишком много пить… Возможно, у нее белая горячка.

— Не могу ничего утверждать. Постараюсь это выяснить.

Говорит это как-то вскользь и бегло.

Затем быстро наклоняется к моему лицу, нежно целует в щёку, обнимая.

Боже, я таю!

— Мне тебя не хватает, — опустив голову, тихонько добавляю.

— Жди меня в спальне, — бережно гладит жёсткими пальцами по щеке. — Решу кое-какие дела и вернусь.

Дверь хлопает. Моментально раздается в отдалении его громкий приказ, адресованный охране:

— Усильте охрану!

Мурашки несутся по коже, я обхватываю себя руками.

Страшно становится… Не нравятся мне такие повороты в жизни. Он уходит, выпуская меня из объятий, я горько кусаю губы. Сразу становится холодно. И одиноко… Только сейчас я понимаю, что от меня отвернулись абсолютно все. Кроме сестер. Но с сестрами мы видимся крайне редко. Я осознала, что всю жизнь жила в строгости, в одиночестве, поэтому и тянусь к Кариму с таким отчаянием, будто тону в ледяном океане, а он — мой спасательный круг. Единственная надежда на спасение.