Борис Екимов
УГОЛОК ГАЙД-ПАРКА В КАЛАЧЕ-НА-ДОНУ
Начало этой истории - в прошлом. Весною 1987 года ездил я в Англию, туристом на две недели. Прокатился: пара дней - Оксфорд, столько же Кембридж, остальное - Лондон. С тем и до свидания. Москва - Волгоград Калач-на-Дону.
Вернулся. Особых расспросов нет. Да никто, кроме домашних да ближних соседей, и не знает, куда меня носило. Привыкли, что порой уезжаю и возвращаюсь.
Но в бане, в парной, в субботние дни, отсутствие мое всегда заметно. Тем более что завсегдатаев, с которыми вместе паримся, Виктора Инькова или другого Виктора - Соловьева, я предупреждаю: "Убыл на такой-то срок. Обеспечьте порядок".
Так было и тогда: уехал, предупредив; вернулся. В субботу, как и положено, парная. Тем более с дороги.
– Ну и как там?
– первый вопрос.
Про заграничную западную жизнь в ту пору рассказывать было очень не просто. И дело не в какой-то боязни. Просто жизнь тамошняя и поныне настолько отлична от нашей, что рассказать невозможно. Тем более тогда и - в Калаче-на-Дону. Другой мир. И потому на расспросы отвечал я всегда невсерьез.
– Ну и как там?
– спросили в бане.
– Плохо, - отвечаю.
– Загнивают.
– Чего?
– Вот тебя, к примеру, послала жена в магазин, за сыром. Пришел в магазин - и чего?..
– Как - чего? Спрашиваю: сыр есть?
– А дальше?
– Ну, есть - значит, купил, нет - значит, развернулся.
– Вот видишь, как просто. А там, в магазине, сто пятьдесят сортов сыра. А бывает и больше. Ломай голову...
– Правда, что ль?
– Чего мне брехать.
– Да... Обнаглели...
– Это уж точно.
Посмеялись. И ладно. На том разговор и кончился. Но позднее черти меня за язык потянули, и вспомнил я о лондонском Гайд-парке, где страсти кипят: речи льются и прочее. Вспомнил и рассказал, как англичане там митингуют, ругают свое правительство, королевскую семью, церковь - словом, всех и все. А полицейские охраняют эту свободу слова. В моем присутствии кого-то из ораторов пытался один из слушателей урезонить, за рукав потянув, и тут же получил от полицейского выговор: "Не мешайте! Человек выражает свое мнение".
Рассказал я об этом. Мой рассказ мимо ушей, конечно, не пропустили. Был разговор. Не очень долгий, но со значеньем. Вернувшись из бани домой, я записал его. Есть у меня тетрадь для сюжетов. Что-то любопытное случится ли, придумается, не надеясь на память, запишу. Иногда потом получается рассказ. Но бывает, что и ничего не выходит. Остается лишь запись. Так вышло и тогда. Рассказ не написался. Осталась страничка под заголовком: "Баня и Гайд-парк". Видно, чего-то не хватило. И лишь теперь я вернулся к той давней записи. Тринадцать лет прошло. И еще один банный день в Калаче-на-Дону.
Год нынешний. Суббота. Вениками в парной помахали, сидим в раздевалке, отдыхаем. Конечно, с разговорами: где да что... Позади - неделя, да еще субботний базар. Хватает новостей.
Негромкие разговоры понемногу перекрывать стал басок, серьезный такой, уверенный. И речи льет не шутейные, неволею слушать будешь.
– Вешать...
– значительно произносит он, во всех углах бани слыхать. Вешать!
– Мой сосед, после парной разомлевший и придремавший, вздрагивает и поднимает голову.
– Всех вешать. Первого - этого борова. Попил нашей кровушки, алкашина. Все продал, все расторговал. Лес, нефть... Такие у нас богатства. Союз развалил...
– подробно и обстоятельно объясняет банный оратор. Не кипятится, и никакой матерщины. Серьезный мужик. Знаем его. Не горлохват, не пьяница. Всю жизнь проработал на заводе. Но крепкий еще: телом и на лицо полный, седовласый. Густая грива седых волос порой закрывает лоб, и он их отбрасывает спокойным движением большой руки. И продолжает речь: - Вешать. И никаких оправданий. И всю породу его поганую, ненажористую. От и до... И до наших начальников пора добираться. Все эти губернаторы, администраторы, мэры... Вешать. Я это прямо говорю, никого не боюсь. Никаких органов. Вешать и весь разговор... Тогда будет порядок.
Банные речи обычно длинны. Сиди да слушай. Отдыхай после парилки, готовься к очередному заходу, справляясь: "Как там парок?.."
Вот и я посидел, отдохнул и, нахлобучив шапку, двинулся к парной с дубовым веником наперевес. Провожали меня те же речи:
– Вешать. Первым - алкаша, президента нашего дорогого, а за ним остальных. Я это везде говорю открыто. Нехай слушают...
Когда я вернулся из парной, в раздевалке было тихо. Седой говорила то ли подустал, а может, ушел.
В тиши и покое мне вдруг пригрезилось давнее. Хотя какое давнее? Вот оно на глазах. И баня - прежняя, и люди - все те же. Конечно, постарели. Но когда на глазах, это - незаметно.
Давно ли, кажется, в этой самой бане, вернувшись из Англии, рассказывал я про Гайд-парк, про тамошние порядки, где свобода речей полная, кого хочешь громи: правительство, королевскую семью, Господа Бога. Было это в 1987 году. Все помнится, так что - без вранья: что было, то было.
Меня тогда внимательно выслушали - про Гайд-парк, конечно, интересно. Послушали, повздыхали. Кто-то позавидовал:
– Вот бы у нас такое!
– Зачем?
– спросили его.
– Как - зачем? Начальству - под шкуру... Нынче пошел на базар. А там дорога вся перекопана. Горсовет себе трубу тянет. Отопление. Надоело углем печку топить, они тянут трубу. Канав понарыли. И все - мимо людей. Лишь себе. Я еще подумал: людей бы тоже неплохо согреть, всем печки надоели. Властя... Чего хотят, то и воротят. А мы лишь под одеялкой корим их. А если б кто вслух сказал. Напрямки. Как в этом, в парке...
– В Гайд-парке, - подсказал я.