Кейси всплеснул руками:

– Святый боже, какое нахер условие! Вы что, чокнутый?

– Это неважно, Кейси. Условие будет такое: роман должен быть дописан до конца. Ты ни при каких обстоятельствах не должен прекращать его писать. Что бы ни происходило.

Сделав последний глоток, Кейси отставил стакан.

Старик точно малость не того, подумал он.

– Роман будет писаться, Кейси, – продолжал твердеть Хорхе, – он будет писаться…

– Нет, вы точно чокнутый.

– …сам.

Кейси посмотрел ему в глаза:

– Идите нахрен, честное слово.

– Сам, да, сам. И когда его опубликуют, ты станешь очень известным, сынок, очень. И деньги, да, деньги! Роман будет очень хорошо продаваться.

– Так ты согласен написать его, Кейси?

Кейси покачал головой.

Нехрен спорить с чокнутым старикашкой, это совершенно ни к чему.

У бедняги, должно быть, маразм.

– Согласен, – сказал он.

– Отлично, – кивнул Хорхе, пожимая его руку. – А теперь прости меня, сынок, мне пора. Удачи в работе, – жестом он подозвал бармена и положил на стойку деньги. – Принесите ещё виски этому джентльмену, – добавил он.

Бармен покачал головой.

– Джентльмен уже довольно сильно пьян, – сказал он.

– Джентльмену можно, – ответил Хорхе и, похлопав Кейси по плечу, затерялся в толпе.

Неодобрительно покачав головой, бармен наполнил стакан Кейси и отошёл от стойки.

На какую-то секунду музыка прекратила орать.

Где-то вдали завыла собака.

Сцена 2

Если Господь наш против алкоголя, зачем он допускает его существование?

С этим вопросом в голове Кейси проснулся на следующее утро.

Стэнтон, его приёмная мать (родная мать Кейси скончалась, когда ему не исполнилось и пяти, а отца он никогда не знал), была ярой баптисткой, выступавшей против алкоголя, курения и прочих «мерзостных занятий», как она это называла. Кейси с ней плохо ладил. Кларисса не упускала случая наставить сына (а Кейси она считала именно сыном, а никаким не пасынком и относилась к нему соответствующе) на путь истинный, и это ужасно раздражало.

Положа руку на сердце, Кейси никогда её не любил.

Он вообще никого не любил.

Голова трещала, раскалываясь на части, и срочно была необходима новая порция алкоголя.

Поморщившись от острой боли в правом виске, Кейси начал отчаянно пытаться припомнить всё, что случилось накануне.

Вроде бы он был в каком-то местном баре… вроде бы говорил с каким-то стариком… латиносом.

Хорхе Мендес, вот как его звали!

Дурацкое имечко.

Внезапно вспомнив самое главное событие прошлого вечера, Кейси едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя ладонью по лбу.

Ну, конечно, этот латинос, Мендес, нёс какую-то ахинею о том, что де он напишет тут роман, и этот роман принесёт ему известность… что-то такое.

Известность – это хорошо, рассудил Кейси, известность – это круто.

Пожалуй, даже более круто, чем деньги.

Ну или примерно так же.

Деньги Кейси Стэнтон любил.

Точнее – ему нравилось тратить.

Кейси любил тратить деньги на выпивку, на еду, на красивые шмотки («Ты как тёлка!» – непременно говорил ему на это Джейсон Батлер, хороший приятель ещё со времён университета), на всё что угодно.

Только вот зарабатывать эти самые деньги у него не всегда получалось.

Грёбаный Уильям постоянно ему мешал.

Уильям был любимцем Теренса Гордона, их общего издателя. «Уильям, Уильям, Уильям» – только и было слышно от Старика (именно так его и называли – Старик, с большой буквы). У Уильяма всегда и сюжет был интереснее, и персонажи глубже, и язык богаче. Так говорили все местные сраные литературные критики, и так считал сам Старик. А мнение Старика было для тамошних писак всем.

Обскакать Уильяма казалось чем-то невероятным.

– Говоришь, напишу роман, который будет хорошо продаваться, Мендес, старина… – проговорил он сам себе под нос. – Ну что ж, так тому и быть, уже не зря я припёрся в эту вонючую дыру, глядишь – все утрутся, и грёбаный Уильям вместе со стариком…

Кейси внезапно замолчал, в изумлении глядя на стоящий на небольшом столике ноутбук, на экране которого был открыт текстовый документ.

– Срань господня, я что, писал? – пробормотал Кейси. Он не помнил ничего подобного.