На мгновение Ой-Вер задумался. Перед его взором снова всплыло системное сообщение:

Вы отравлены. Примите противоядие.

Увы, но как раз-таки его у гуманоида и не было. Время шло вперёд и неминуемо притягивало тот момент, когда всё пойдёт наперекосяк. И потеря человека расценивалась здоровяком, как удача. Ведь только он способен помешать Ой-Веру, достойный противник, сильный, благодаря мимикрии Влад мог соперничать с гуманоидом, и в нужный момент оказаться грозным противником.

Но девчонка права, человек помогал, спасал жизни. Именно поэтому инопланетянин так долго с этим тянул и не воспользовался возможностью, когда тот был без чувств. Серый здоровяк надеялся на лучшее, думал, что сможет пережить отравление, ну, а если не найдёт противоядие, то уйдёт достойно, не лишая никого жизни.

Однако всё меняется. Чем ближе критический час, тем больше Ой-Веру хочется жить. В родном мире остались незаконченные дела. Ещё не все отомщены, много ублюдков осталось на свободе, и он знает, кто именно. Если бы не казнь…

– Хорошо, – наконец выдохнул здоровяк, обращаясь к девушке. – И что ты предлагаешь? Прыгнуть следом?

– Конечно, нет, – недовольно ответила та, всё-таки Свете не понравилось то, как быстро боевой товарищ позабыл о друге. – Но это ведь Игра, здесь должен быть спуск, надо только поискать.

– Ладно, давай поищем, – согласился гуманоид и кивнул в сторону противоположной скалы, где виднелся тёмный зев пещеры, куда и вёл мост. – Тогда идём.

Два игрока медленно брели по очередному тёмному туннелю, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Взлохмаченный кабан бежал впереди и принюхивался. Но опасности никто не замечал, это-то и напрягало.

– Ты же понимаешь, что даже с его способностями такое падение не пережить? – вновь заговорил Ой-Вер. Он уже несколько раз говорил девушке о том, что их усилия могут оказаться напрасными, но та даже не хотела его слушать.

– Давай не будем об этом, – процедила сквозь зубы она, начиная злиться на товарища. Девушка не могла понять, что изменилось, ведь совсем недавно он был отличным напарником, а сейчас ведёт себя, как… непонятно кто.

Конечно же, гуманоид никому не рассказал о том, что случилось на первом кольце. Его организм намного сильнее человеческого, но даже он не способен побороть яд, что попал при сражении. Лишь замедлить его распространение. А дальше… об этом не хотелось даже думать, уж лучше смерть в бою, быстрая и честная.

Однако всё может измениться. В тот злополучный момент перед Ой-Вером выскочило системное сообщение, в котором говорилось об отравлении. Он мог найти противоядие, а мог пойти другим путём. Изначально не собирался запятнать свою честь, но выбора не оставалось, слишком далеко зашёл, отступать нельзя.

Потому искать Влада не собирался, надо сделать так, чтобы девица отвлеклась, потеряла внимание, ну, а дальше будь, как будет.

Впереди довольно хрюкнул кабан, и игроки заметили лёгкое свечение. Ускорили шаг и вскоре выбрались в просторный зал, как тот, где они впервые столкнулись с ледяными пауками. Такие же замёрзшие стены, то же голубоватое свечение изнутри, с потолка свисают сосульки.

– Не нравится мне это место, – проворчал Ой-Вер, двинувшись к противоположному проходу.

Света пошла следом, но, дойдя до середины зала, остановилась. Над головой послышался тихий треск, однако девушка прекрасно его помнила. Вскинув взгляд, заметила, как среди сосулек мелькнули тонкие ледяные лапки.

– Ой-Вер! – выкрикнула та и бросилась к другу. – Они здесь!

В голове стоял неимоверный гул. Казалось, что она превратилась в улей, куда залетел шершень, и теперь все рабочие пчёлы облепили незваного гостя. Таким образом, они защищают свою территорию, проблемы шершня в том, что его тело не выдерживает такие высокие температуры, которые могут выдержать хозяева улья, а те, в свою очередь, окружив противника, начинают махать крылышками и разогревать всё вокруг. В итоге шершень просто варится заживо в собственном хитиновом панцире, пока рой пчёл жужжит вокруг.

Примерно это я и ощущал. Боль, жар и шум. Открыв глаза ничего не увидел, лишь красные пятна, плавающие из стороны в сторону. Очков здоровья и маны осталось столь ничтожное количество, что их практически не было видно на шкале. И только тот факт, что я до сих пор дышу, означал, парочка из них ещё осталась. Попытался повертеть головой, но не смог, тело не слушалось, и при любой попытке пошевелиться отзывалось жуткой болью, от которой готов был взвыть волком. От этого хотелось двигаться ещё сильнее. Меня раздирало чувство злости. На червя, на пропасть, на самого себя, в конце концов. Но больше всего раздражала беспомощность, видимо, я повредил позвоночник, и теперь вряд ли поднимусь. Неудивительно, я рухнул с такой высоты, что не могу даже рассмотреть вверху светящиеся проблески льда. Хотя точно помню, когда падал, видел мосты, излучающих голубоватое сияние, как и стены вокруг.