Мангук-хан замолчал и поднял глаза на дочь Сармат-хана. Он уже вполне освоился в полутьме, и то, что он увидел, поразило его в самое сердце. Перед ним была не женщина, а сущий ангел, сошедший с небес. Лицо Сафуры, казалось, излучало свет, как ясная луна в полнолуние, а веснушки на нём напоминали звёздочки на небосводе. Красавица усмехнулась и, разомкнув губы, пожелала удачи хану унуков, на долю которых выпали столь великие испытания.

– Я всё знаю, Мангук-хан, – сказала Сафура-бике. – Знаю, что ты дважды был женат и похоронил обеих жён. Слышала и о сыновьях твоих. Воин, потерявший на поле сражения колчан со стрелами, не должен печалиться об одной стреле. Слышала и о том, что родственник твой хан Анагай и хан Муртат переметнулись на сторону китайского императора, оставив унуков в большой опасности. Бахрам-бек тоже осуждает их предательство. Как видно, неволя им милей – сами накинули петлю себе на шею. Пусть теперь на себя пеняют. Даже собака, сидящая на цепи, рвётся на волю. Думаю, китайский император затеял скверную игру, Мангук-хан. Как видно, Китай с Римом задумали взять вольные народы степи в тиски и навечно превратить в рабов. Они веками наживались и роскошествовали за счёт невольников. Как думаешь, хан унуков Мангук, дальше так же будет? Или всё же найдётся смельчак, который осадит этих шакалов, вообразивших себя могучими львами и тиграми? Готского короля Германариха я вижу насквозь: он собирает под свою власть слабые племена, чтобы поставлять Риму рабов. Бахрам-бек собирается проучить Германариха, и я одобряю его, Мангук-хан. Я помню, как мой отец вместе с твоим не раз предупреждали римского холуя этого. Однако вторгнуться в пределы Рима пока ещё никто не решился. Не сумели объединиться степные ханы, каждый заботился лишь о себе, защищая свои пастбища, свои владения. А римские прислужники, вроде Германариха, охотились на кочевые народы – белых тюрков, сарматов, аланов, венедов, роксаланов, – брали их в плен и перегоняли в Ольвию к работорговцам. Не хватает нам, степнякам, доброго братства, не спешим мы на помощь друг другу, Мангук-хан. Слишком уж много между нами вражды и ненависти.

– Кхм, – Мангук-хан откашлялся в кулак, потом заговорил: – Прекрасная бике, всё, что ты говоришь, – правда. Всё так и есть. Король Германарих перебил племя Даут-хана, брата отца. Отец Шимбай-хан сказал тогда: «Как только вернёмся с востока, посчитаемся с Германарихом». Да не пришлось ему покарать злодея.

– Мой отец, Сармат-хан, тоже собирался отомстить Германариху. Для того и стремился объединиться с твоим отцом.

Сафура-бике хотела ещё что-то добавить, но передумала. Мангук-хан понял, куда она клонит. Неспроста завела она этот разговор – хочет, чтобы хан унуков вместе с сарматами выступил против готского короля. Однако Мангук-хан пока не готов поддержать Бахрам-бека в его борьбе с королём Германарихом.

– Видишь ли, прекрасная бике, положение моё сейчас безвыходное… – начал было хан, но бике перебила его:

– Нет, нет, не ты, хан унуков, а я по твоей вине оказалась в безвыходном положении.

Он с удивлением уставился на неё, не понимая, о чём она говорит. Хану показалось, что бике намекает на несостоявшуюся их свадьбу, но он не был уверен в этом.

Она продолжала:

– Мне хочется, хан унуков, видеть твоих сыновей в Риме. Но прежде надо одолеть Германариха. Дошло до меня, что и визиготы не знают, как угодить Риму. Эти тоже хватают степняков и так же продают в рабство. Германарих сегодня дряхлый старик. От бесчисленных жён у него полно сыновей, внуков, и все они занимаются позорной торговлей людьми. Кто же остановит их?! Кто обуздает ненавистных римлян?! Я ищу смельчаков, настоящих мужчин, которым такая задача была бы по плечу. А их в степи становится всё меньше. Одни бегут к китайцам, ищут у них покровительства; другие, бросив жён, скрываются где-то; третьи бегут из родных краёв. Я, дочь хана, вынуждена была протянуть руку Бахраму-ханзаде, потому что не оставалось у меня близкого человека, на которого я могла бы опереться. Он очень старается оправдать мои надежды. Сегодня он усмирит аланов, а завтра отправится в поход на готов. Я верю в своего бахадира, он не подведёт…

– Я пришёл к тебе, прекрасная бике, с совершенно другим делом.

– Девушек просить хочешь?

– Да, прекрасная бике, если не возражаешь…

Сафура поднялась, прошлась по комнате и остановилась перед ханом.

– Будут тебе девушки, хан, но только с условием: если станешь мне союзником. Тангрэ не захотел, чтобы мы были вместе… Согласись, цветок молодости распускается один только раз. Как цветок на лугу, распускается и вскоре, глядишь, уж сеет семена. Ты уехал на восток и пропал, а я, оставшись одна, вручила судьбу свою Тангрэ…

Мангук-хан снова оказался у ног бике.

– Я, прекрасная бике…

– Да, да, говори, хан унуков, говори всё, что ты хочешь сказать. Вы были славным племенем, вся степь гордилась вами. Так верни же славу своим унукам! Славу, завоёванную дедами. Жени своих джигитов и собери войско. Я знаю, Бахрам-бек протянет тебе руку, и отец его, шахиншах, не откажет в помощи.

– У меня тоже есть условие, прекрасная бике.

– Я не боюсь правды, как бы горька она ни была, хан унуков. Говори, что за условие.

То ли оттого, что бике держалась непривычно смело и независимо для женщины, то ли по другой причине, у хана внезапно пересохло во рту. Он облизал губы. Заметив это, бике обернулась и велела служанке принести гостю кумыс. Подсели, подобрав под себя ноги, к низкому столику. Встретившись взглядами, оба смутились и торопливо потянулись к пиалам с напитком.

Мангук-хан выпил кумыс единым духом. Его чашу тотчас наполнили снова. Осушив вторую чашу, хан почувствовал себя несколько увереннее.

– А ведь я сразу же влюбился в тебя, прекрасная бике, как только увидел во время нашей помолвки, – сказал он, дотянувшись до руки Сафуры-бике, лежавшей на столике. Он посмотрел ей в глаза. – Ты, прекрасная моя бике, с тех пор будто и не изменилась совсем. Разве что ещё красивей стала. Прости меня, прекрасная бике, я робею перед тобой, словно мальчишка. Хоть и неловко признаваться теперь, но я до сих пор чувствую себя виноватым перед тобой. Да, я виноват, очень виноват…

Сафура-бике сама налила Мангук-хану кумыс, чуть заметно улыбаясь уголками губ. Хан с жадностью опрокинул третью чашу. Жажда не проходила, словно он оказался вдруг в опалённой солнцем, знойной степи.

– Пей, хан унуков. Сарматы умеют готовить кумыс.

– Я – словно одинокий гусак, прекрасная бике. И не я один, много нас таких. Я-то ладно, – молодцов своих женить не могу. Да, непоправимой бедой обернулась для нас последняя битва с китайцами. Ты верно говоришь, о нас в степи знали все и уважали. Сегодня же племя белых тюрков нуждается в смелых и решительных женщинах, как ты.

– Так вот почему ты здесь, хан. Невесту себе ищешь? – сказала Сафура и легонько коснулась ладошкой щеки Мангука. Тот схватил её руку и стал покрывать поцелуями. Сафура выдернула руку и отошла.