Однорукий пришел в себя и вновь ощутил дрожь в правой руке. Сжав кулак, поджимая нижнюю губу верхними зубами, он вновь попытался успокоить себя.

– Боже, – выдохнул хмурый. – Опять… – расслабляя руку, он глубоко вдохнул. – Это все не по-настоящему.

Приподняв голову, гражданин бросил взгляд на исповедальню.

– Пора, – пробормотав, незнакомец направился к дверце кабинки.

Отворяя ее, он заметил, что рука его стала трястись еще сильнее. Его дыхание было не равномерным. Внезапно хмурый ощутил головокружение и чувство тревоги, и плюхнулся на сиденье исповедальни.

– Черт! – скорчившись от удара. – Нужно успокоиться. Успокоиться! – сказал он про себя. – Скоро все закончится. Скоро!

Увидев, как посетитель зашел в исповедальню, священник прошел в соседнюю кабинку и приоткрыл окошко. В свете узорчатой сетки показалось его лицо.

– С чем пожаловал, сын мой? – прозвучал приятный и спокойный голос священнослужителя.

– Святой отец, – сказал гражданин, закрыв глаза. – Благословите меня, ибо… – вздыхая, – я… я согрешил, – вновь вздыхая. – Я пришел сюда, ибо тут даровано спасение, – вновь открывая глаза.

Его ноги внезапно затряслись, глаза по-прежнему бегали по сторонам. Он продолжал потягивать носом.

– Я здесь сын мой, – вновь приятным и добрым голосом. – Спасение в нас самих. Продолжай.

Священнослужитель говорил монотонно, спокойно. Хмурый ощутил спокойствие и опять закрыл глаза. Дрожь отпустила его, но не до конца.

– Я хочу исповедаться, – выдохнул незнакомец. – Я хочу исповедаться Вам, святой отец. Ибо Вы поймете. Поймете меня, – резко открыв глаза. – А может и нет.

– Я слушаю, – с почтением произнес священнослужитель. – Я слушаю, сын мой. Не бойся и поведай Господу о проблемах своих. Он выслушает тебя.

Хмурый брюнет выдохнул и вновь закрыл глаза. Одной рукой он полез во внутренний карман, еще раз посмотреть на металлическую коробку, неохотно открывая глаза. Прогоняя какие-то мысли, подергивая нижней губой, будто что-то проговаривая, он нажал какую-то кнопку, и на экране загорелся красный циферблат. С дрожащим дыханием хмурый брюнет скрыл прибор под плащом, складывая руки в ладони.

– Не молчи, сын мой, – продолжил священник. – Это трудно, но так нужно. Ты должен найти в себе силы, чтобы сказать, в чем хочешь исповедаться. Бог слушает тебя. В этом святом месте Он с тобой, как и всегда в твоей повседневной жизни.

– Я согрешил… – произнося на выдохе. – Я связан с нехорошим делом. Я сделал ужасные вещи, но это был не я, – голос его дрожал. – Я запутался, я не помню, чтоб это содеял, – делаю паузу. – Мне страшно! Падре, мне очень страшно. Господи! БОЖЕ! Я теряю силы, я слаб, я это чувствую, эти кошмары выматывают, – все с той же дрожью. – Я должен! – резко изменив интонацию, уже спокойным голосом.

Хмурый брюнет достал из кармана сверток материи белого цвета. Мешкая, он стал его разворачивать, продолжая смотреть сквозь узорчатую решетку, на силуэт священнослужителя.

– Какие вещи ты содеял, сын мой? – вздохнул священнослужитель. – Не бойся, рассказывай, Господь тебя слушает. Ты ведь для этого пришел?

Гражданин нечего не ответил, сильно сжав глаза. По его щеке пробежала слеза.

– Какие вещи ты содеял? Какое нехорошее дело?

Разворачивая с трудом сверток, хмурый продолжал молчать. По его щекам бежали слезы.

– Я понимаю, сын мой, тебе нужно время.

Развернув, он внимательно стал рассматривать содержимое, это был пистолет.

– Глок семнадцать, – выдохнул хмурый брюнет.

– Что? Я не расслышал.

Незнакомец глубоко вздохнул, затаив дыхание, сжимая рукоять пистолета. И по его лбу пробежала капля пота.

– Не бойся, Бог с тобой. Говори, – вновь вздохнул священнослужитель.

– Я загубил много людей и скоро еще больше людей будет загублено, – прикусив нижнюю губу, выдавливал из себя хмурый брюнет. – Нет, это был не я, не я, – иным голосом, уже на гране что есть сил.

Глаза незнакомца от напряжения стали красными. И вновь по щеке пробежала слезы.

– От твоих рук иль помыслов, сын мой?

– Падре я не могу остановиться, – голос его был очень уставшим и по-прежнему дрожал. – Я чувствую потоки, которыми невозможно управлять. Что-то, что управляет мной. Оно берет верх! И заставляет, заставляет меня это делать, – сдувая капли пота с губ. – Да… – покашливая. – Да!

– О, Господь! Что именно ты содеял? – продолжал спрашивать священнослужитель, но на этот раз голос его звучал более убедительно. – Поведай и покайся мне о содеянном. И Господь простит тебя, ибо ты, как и все мы – дети Божьи.