— Это еще что! Вот сейчас вдоль болота поедем… Там в прошлом году «МАЗ» с колеи съехал, — радостно сообщил шофер.

— Увяз?

— Какое там… С крышей ушел… — с гордостью за родные места уточнил шофер.

Приноровившись к тряске, Алексей стал смотреть в окно. Мелькали сосны и елки, изредка проскакивал влажный березняк. Уже у дороги деревья росли так густо, что образовывали почти непроходимый бурелом. Они не так далеко отъехали от города, а места казались уже глухими и дикими, хотя то и дело обнадеживающе вспыхивали признаки цивилизации: автомобильная шина, надетая на сломанную елку; куча мусора или сложенная из кирпичей автобусная остановка.

— Самое удивительное в таких остановках, что от них всегдапахнет мочой, хотя рядом глухой лес, — громко сказал Бурьин. Лирда хихикнула.

Промелькнул дорожный указатель «Васильевские гати 5 км». Они миновали длинное узкое болото, через которое было проложено нечто вроде бетонного мостика с поручнями.

Вдоль дороги стояло несколько старых деревянных домов. Стена одного из них обвалилась, и была видна печь. Дальше тянулся выгон для скота, начинавший зарастать молодыми елками, а за выгоном виднелись почерневшие скелеты двух сгоревших изб.

— Это Васильевские гати? — спросил Алексей.

— Гати за лесом. Их не видно. Это Пискуново. Здесь мои… как это… сестра бабки, короче, с мужем жила, вон там… — Шофер кивнул куда-то поверх руля.

— Это их дом там сгоревший?

— Не-а, не их. У них новый сруб был, так они его разобрали и в поселок увезли.

Дребезжащий автобус пронесся дальше. За полем начиналась большая деревня Глазово, где имелись фермы и даже колбасный завод. Обогнув холм, они проехали мимо трехкупольного храма на пригорке. В часовенке уже, очевидно, шли службы, но центральная часть храма была еще покрыта строительными лесами.

Наконец автобус въехал в поселок Захарьино. Справа от дороги стояли блочные девятиэтажки, а между ними и чуть дальше у реки пристроились деревянные домики. В Захарьине было только две улицы, одна называлась «1-я Захарьинская», а другая почему-то «Огородный проезд». 2-й Захарьинской улицы не существовало и в помине, зато было еще несколько тупиковых переулков, которые все заканчивались у реки.

Путешественники с радостью покинули тесный автобус. Шофер высадил их на центральной площади у одноэтажного магазинчика с вывеской «ООО «Сельпо».

— Ну вот… — сказал он. — Покрутитесь тут, авось кто подбросит до самого до Грачьева. Тут километров с двадцать осталось. Я б и сам подкинул, да нельзя. Вон из того окна бухгалтер, сволочь, глазеет… Теперь уж если засек, то все. Если деньги мне будете давать, так за машину зайдем…

— Отличный намек, отец, — хмыкнул Бурьин, отходя с ним за автобус.

Корсаков расстегнул на рубашке три верхние пуговицы и с интересом огляделся. Стоять с чемоданами на раскаленном асфальте посреди Захарьина — не самое большое удовольствие.

Их появление не осталось незамеченным. Мимо уже в пятый раз прошмыгивала востроносенькая старушка в платочке, пораженная белым платьем Лирды.

— Ты не думаешь, что тебе нужно переодеться? — поинтересовался Корсаков.

Девушка удивленно уставилась на него:

— Как, опять? Разве я теперь не должна всегда ходить в этом платье?

— Свадебное платье каждый день не носят. Даже вошедшие во вкус дамы надевают его не чаще пяти-семи раз за жизнь. Так что переодевайся без разговоров.

И он решительно увлек за собой Лирду в ООО «Сельпо». Никите тоже наскучило ждать, и, протолкнув в дверь чемоданы, он заглянул в поселковый магазинчик.

Несмотря на все веяния времени и даже на то, что не первый год на дворе тикал уже двадцать первый век, магазинчик с новомодным названием «ООО «Сельпо» оставался все таким же, каким был в 1955 году, когда по типовому плану архитектора Б. Григорьянца перестроили стоявшую на том же месте бывшую лавку купца Горошникова. С тех пор во внутреннем оформлении магазинчика мало что изменилось. Тот же длинный деревянный прилавок со стеклянной витриной, тот же запах стирального порошка и лаврового листа, долетавший из разных отделов и смешивающийся где-то в районе двери, такие же кирпичики хлеба в ящиках и висевшая на лампе липкая лента, к которой должны были прилипать и действительно прилипали мухи.

Продавщицы, работавшие в захарьинском сельпо, были как на подбор мощные, румяные и, несомненно, состояли в родстве с легендарной тетей Дашей, выбросившей однажды через окно двух налетчиков.

Да и набор товаров, которые можно было приобрести в поселковом магазинчике, не менялся, кажется, не только с 1955 года, но даже и со времен самого купца Горошникова. И дело было вовсе не в том, что в сельпо ничего другого не завозили, а в том, что захарьинцы ничего другого покупать не желали, отлично зная, что такое вечные непреходящие ценности. Жители поселка были патриотичны, глубоко презирали иностранные финтифлюшки, вроде фигурного майонеза или обезжиренных йогуртов, и брезговали расходовать свои трудовые рубли на что-нибудь, кроме хлеба, круп, вермишели, масла, конфет, атлантической сельди и водки. Даже одинокие старушки, получив пенсию, тащились в сельпо покупать все ту же крупу и водку.