– Карри, – жалобно пробормотала Кристен.

– Что?

– Не надо… пожалуйста.

Карри ухмыльнулся:

– Вот видишь, куча людей вокруг не мешают тебе течь от моих слов… Хоть что-то в этом мире не меняется.

Кристен напряженно выдохнула и скрестила ноги, чтобы подавить появившийся между ними зуд. Щеки у нее были красные, глаза блестели, и Карри вдруг стало нестерпимо тошно от того, что он не может к ней прикоснуться. А впрочем…

– Нам надо пожениться.

– Чего? – удивилась Кристен.

– Здесь разрешены супружеские визиты, если ты понимаешь, о чем я… Визиты один на один в комнате, где есть постель.

Кристен смутилась:

– Это ужасно. Что, прямо в тюрьме?

– Я хочу тебя, – Карри нахмурился. – Хочу обнимать тебя больше, чем пять секунд. Хочу целовать тебя. Хочу заняться с тобой любовью.

– Разве это возможно? – Кристен принялась нервно тереть лоб ладонью. В ней смешалось слишком много чувств. Она тоже хотела побыть с Карри наедине – и боялась, что он просто шутит над ней. Боялась, что их услышат. Боялась, что за эти четыре месяца все слишком изменилось, и между ними уже не будет того, что было раньше.

– Это есть почти во всех мужских тюрьмах и даже в некоторых женских… Проблема в том, что меня обвиняют в убийстве… это серьезно, и я не знаю, позволят ли нам такую встречу. Но если мы поженимся, то скорее да, чем нет.

– Как мы можем пожениться в тюрьме? – нахмурилась Кристен.

– Ты не хочешь этого? – Карри заглянул ей в глаза. – Если не хочешь – только скажи, и мы дождемся, когда меня выпустят.

– Я не сказала, что я не хочу! – воскликнула Кристен неожиданно громко, так что на нее тут же обратил взгляд один из надзирателей. Девушка смутилась, готовая провалиться от стыда под землю, а потом зашептала быстро и взволнованно: – Я шла сюда, думая, что мы будем говорить о том, как ты тут живешь, и как живу я, а ты… ты вдруг предлагаешь мне пожениться, и я… не знаю, я просто растеряна. Прости меня…

Карри выдержал паузу и накрыл ее ладонь своей:

– Я не предлагаю тебе пожениться вдруг, – он сделал ударение на последнем слове. – Я предложил это уже давно. Мы помолвлены, помнишь?

– Помню, – Кристен быстро кивнула.

– Теперь я просто объясняю, что мы можем не ждать пять или шесть лет, мы можем пожениться сейчас, и тогда сможем чаще видеться и бывать наедине друг с другом… Понимаешь?

– Угу, – Кристен снова кивнула.

Карри вздохнул. Он понимал, насколько это дико для Кристен. Пожениться, пока он за решеткой. Встречаться в специальной комнате для свиданий. Заниматься любовью на казенных простынях. Следить за временем. Отчитываться перед надзирателями. Это и для него было диким. Но он предлагал это не просто ради секса. Секс был меньшим, чего ему от нее хотелось. Ему просто хотелось быть рядом и знать, что за ними не следят, хотя бы чертовых два часа! Хотелось гладить и целовать ее живот, который раньше был таким соблазнительно-плоским, а теперь вздымался под ее грудью непривычной, но красивой округлостью. Хотелось зарыться носом в ее волосы и просто подремать вот так, в ее объятиях. Ему нужен был этот тактильный контакт. Он чувствовал почти физическую боль от невозможности касаться ее, гладить, ласкать, целовать. И он ничего не мог с собой поделать. Он безумно по ней скучал. Но давить на нее не хотел. И не собирался сердиться или обижаться, если она откажется. Но еще он не собирался говорить с ней о тюрьме, о предстоящих судебных слушаниях, о том, насколько тошно ему тут живется, какая поганая здесь еда, и как каждый день он то трогает оголенные электрические провода, то тушит возгорания собственными рукавами… Это были не лучшие темы для первой встречи. Все это будет обсуждаться – потом. Но сейчас ему хотелось просто знать, что его Кристен по-прежнему с ним. Его вечно краснеющая, вечно смущенная, такая родная, до щемления в груди, такая любимая Кристен. Хотелось восстановить связь, которая, так или иначе, пошатнулась, ослабла за эти месяцы. Хотелось поговорить о чем-то отвлеченном. Соблазнить ее – как всегда. Подразнить. Пошутить. Увидеть ее улыбку.

Иными словами, ему хотелось чего-то нормального, чего-то привычного, даже будничного, чтобы хоть на несколько минут забыться и вырваться за пределы тюремных решеток. К сожалению, для Кристен это было сложней. И он ее понимал.

Обычно нервный тик у Брэдли Джонсона начинался, когда в клубе случалась очередная хрень, и приходилось разгребать какое-то дерьмо. Тогда у него дергались левый глаз и пальцы на левой руке.

Но в этот раз было иначе.

Это было как-то не похоже на нервный тик.

Это было хуже.

Вот уже который месяц пальцы на обеих руках то и дело отказывались нормально работать. Дрожание – в медицинских справочниках, он почитал, это называли тремором, – мешало ему не только водить мотоцикл, но даже элементарно наливать себе чай в чашку. К врачам он не обращался – не хотел пугать ребят из клуба и Алисию. Зато купил себе разного рода успокоительных. Но ничто не помогало. Тремор то уходил, то возвращался, и всегда в самый неподходящий момент.

Например, как сейчас, во время разговора с Алонсо Риверой.

– После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум странно, – заявил президент «Голодных гиен», пока Джонсон пытался налить им обоим по бокалу коньяка.

– После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум разумно, – покачал головой Брэдли. Бокалы были наполнены, и он силой воли заставил тремор немного отступить, чтобы он мог донести их до стола.

– Не так давно ты очертил границу вашей территории и пообещал убить меня, если она будет нарушена. Вы убили Косого.

– Вы подстроили аварию Эрика Ланберга, а мой сын теперь проведет несколько лет в тюрьме, – парировал Джонсон.

– Предатель был из вашего клуба.

– И я принес извинения.

Ривера хмыкнул и сделал глоток коньяка:

– Значит, это правда? «Банда Альвареса» претендует на наши территории?

Брэдли Джонсон кивнул:

– Разве это не повод объединиться?

– Пожалуй. Но откуда такие сведения?

– От Джонни.

– Джон Милтон был предателем, откуда ты знаешь, правду ли он говорит?