Зарислава мельком глянула на Ветрию, помешала ложкой деревянной отвар.

«Как молит… видно и правда любит, коли в такую даль поехала, сдюжила, не побоялась степняков этих».

– Не нужно мне твоё злато, княжна, – решила волхва. – Коли совесть есть, то о плате более не помышляй.

Радмила вновь поглядела на притихшую помощницу. Зарислава же, подцепив рушником чугунок с огня, поставила на стол, ловко слила отвар в плошку, но тут пальцы соскользнули, и обжигающий вар пролился на руку. Травница вскрикнула, отдёрнула руку, прижала пальцы к губам, силясь унять жгучую боль.

– Дочка, да как же ты так? – всплеснула руками Ветрия. – А ну-ка, дай-ка, – волхва взяла руку её, погладила, зашептала слова.

Боль тут же утихла, а проступившая было краснота начала спадать.

Зарислава виновато поглядела на матушку, но та и не рассердилась нисколько, наоборот, растревожилась. Ветрия всегда заботилась о ней так, как будто та ей родная, и, хотя Зариславе уже двадцать четвёртая весна близилась, а до сих пор волхва нянчилась с ней, как с деткой малой. Своих детей у неё не было: не положено жрице, начертано Богами народу служить и земле славянской.

Мать свою настоящую Зарислава не ведала. Волхва забрала её трёхлетнюю из семьи земледельцев. Говорила, что отроков у них и так много было – восемь ртов своих и чужих без счёту. Волхва забрела к ним случайно, на ночлег. За кров она заговорила избу от злых людей и огня, извела хвори у малых детушек, а между делом заприметила златовласую девчушку. И так ей она приглянулась, что и забрала дитя к себе. На то время у будущей травницы и имени-то не было, волхва сразу, как увидела, нарекла её Зариславой.

Громкий кашель заставил повернуться к позабытой гостье.

– Матушка-волхва, так что? Поможешь? – растерянно хлопнула светлыми с рыжиной ресницами Доловская княжна.

Ветрия не спешила выдавать своего решения, задумчиво глядела на пришлую. И

Зарислава чувствовала, что коробило что-то душу матушки.

– Тянуть нельзя никак. Прошу, помоги, не к кому мне более обращаться, да каких

Богов молить, не знаю.

– Мать-Славунью моли за судьбу суженого своего, и за свою тоже, – отозвалась волхва. – Подсоблю. Но мне поразмыслить надобно. Ступай, на дворе обожди.

Радмила перечить не посмела, кивнула:

– Хорошо, как скажешь, матушка.

Опустив смиренно глаза, скрывая радость, Радмила поднялась с лавки и пошла неспешно к выходу, плавно и величаво так, что Зарислава зачаровалась походкой её. Не то, что девки местные, юркие, бойкие, хозяйственные. Те ходят так плавно лишь иногда, когда коромысло с водой носят с реки или же хороводы водят, там уж не поспешишь.

Как только она покинула порог, Ветрия повернулась к Зариславе.

– Ну, что делать будем, дочка? – лазоревые глаза полнились глубоким беспокойством. – Мне в такую даль тяжело отправляться. А он… как его там… княжича этого?

– Данияр… – помогла Зарислава.

– На него бы глянуть надо, да и понять, что подливает ему девка эта… как её…

– Вагнара…

Ветрия устало вздохнула, выпустила из-под своего взора Зариславу, присела на лавку, задумалась.

Подхватив плошку, Зарислава протянула целебного настоя матушке. Волхва приняла его, сдула пар, неторопливо выпила. Зарислава ласково обняла за плечи матушку.

«Верно говорит волхва, в такую даль тяжело ей будет».

– Не езжай, матушка, как я тут одна да без тебя… – осторожно сказала она. – Ты здесь нужна, людям нашим.

Ветрия подняла глаза.

– Коли просят помощи, а я отказываю – это суд на мою душу. Боги дали мне силу, благословили даром, и если не помогу, назначения земного своего мне не выполнить.

– Тогда я с тобой поеду, – решила Зарислава, а у самой душа тоской зашлась: не хотелось покидать деревню.

Ветрия на это промолчала, медленно сделала ещё один глоток, предаваясь думам глубоким.

– Радмила как княжича любит, приехала в такую даль за помощью… – прервала молчание Зарислава.

– Да, любит… – голос матушки глубокий наполнился грустью. – А ты? – поглядела на Зариславу волхва так, что травница растерялась. – Знаешь ли ты, что это такое, когда любовь в сердце?

Зарислава смутилась. Целительницы от дара своего могли отказаться ради любви к мужчине. Их ей было не понять. Как можно от своей силы отречься, от свободы?

Сейчас многие жизни и судьбы в руках Зариславы, а с замужеством только судьба её детей и мужа волновать станет, вынуждена будет подчиняться чужой воле. И как только Зарислава мыслила об этом, представляла, как обручье чужое наденет на запястье своё, то оковами то казалось, неволей. Сердце щемило, когда думала о том, что волосы свои платом подвяжет, да делами хозяйскими займётся. Нет, путь её был другой, и в душе давно зародилось что-то большее – сильное, волнующее, что ей так хотелось поскорее познать. Зариславе желалось летать, взмывать свободной птицей наравне с ветром Стрибогом и слышать шёпот духов, пение трав, чувствовать в себе силу Богов. Это то, чего требовала её душа, естество, сердце. Одно поняла она – обряд исполнит. Как и волхва Ветрия, даст клятву Богине и станет служить людям. Она сделала бы это ещё два лета назад, но матушка не позволила, заставила обдумать решение это ещё. Но она уже решила – дар свой не променяет на повой. Какой ей резон в том, что без согласия мужа не сможет и шага ступить, и глаз поднять? Что получит взамен?