– Какой? – молодой Тойво смутился еще больше. Он покраснел и явно не понимал, к чему ведет его более старший товарищ.

– Ты в чертовщину веришь?

– Нет, не верю, – сразу же ответил он. – Мы должны быть атеистами: материальный мир, обезьяны – предки, дарвинизм, марксизм-ленинизм, нет жизни после смерти, религия – опиум для народа.

– Правильно, – очень серьезно сказал на это Антикайнен. – А вот как ты к твоим предкам относишься: к прадедам, да прабабушкам?

Вяхя посмотрел на него с еще большим изумлением. Он не знал что и сказать. Наконец, решился.

– Я их уважаю, – сказал он, словно выдал какую-то тайну.

– Архи-правильно, как бы сказал наш вождь и учитель Вова Ленин, – не смог сдержать улыбку старший Тойво. – Вот в память о них, которые, кстати, в чертовщину-то верили, мне хотелось бы, чтобы ты мне помог в одном не очень материалистичном и совсем не в религиозном деле. Если не забоишься, конечно.

– Не побоюсь, – живо замотал головой младший Тойво. – Готов оказать посильную и вообще – любую – помощь.

– Тогда я на тебя рассчитываю, – сказал старший Тойво.

Петляя между деревьями и поросшими камышами ламбушками, они вышли на финскую территорию. Конечно, может показаться, что перейти границу – раз плюнуть, но это будет ошибкой. Всеми своими силами пограничники по обе стороны блюли неприступность государственных рубежей. Валили они перебежчиков десятками, потому что не было такой установки: «не пущать». Была установка: «всеми силами не допускать». Вот они и не допускали – метким выстрелом с шестидесяти метров нарушителю в сердце. Разбираться, допрашивать или еще каким-то образом устанавливать контакт – да себе дороже. Пульнул – и порядок. В другой раз кто-нибудь призадумается: сгонять мне в Советскую Карелию за бухлом – или ну, его, нафик. Также – стоит ли того тот лен и ситец, что можно у финских барыг приобрести, или по-прежнему довольствоваться Потребкооперацией.

Конечно, всю границу охватить контролем невозможно, но проявить решительность в борьбе с нелегальными ее пересечениями можно и нужно. Поэтому «ходоки» были из числа тех, кому нечего, в принципе, было терять. Например, шпионы. Их никакой «ворошиловский стрелок» не остановит. У них работа такая. Или – грибники. Для этих людей страда пуще неволи.

Лотта была в порядке. Даже можно сказать, что она была в полном порядке. Только о ее маме такого сказать было нельзя. Мама была не в порядке. Маму стращали знакомые финские женщины, и она от этого становилась все раздражительней и ворчливей, все вреднее и вреднее. Эх, мамо, мамо!

Антикайнен, чтобы избежать скандала, старался свой визит в Выборг провести так скрытно, как это только возможно. Хотя не питал на этот счет никаких иллюзий. Доброжелатели в полицию могут не донести, потому как, вроде бы не за что, а вот родительнице Лотты – пренепременно.

На второй день произошла немая сцена, точнее, ограниченно немая. Тойво молчал в съемной квартире, как партизан, слоняясь из угла в угол, а Лотту в домашнем кругу пытали, тоже, как партизанку.

Все явственней казалось, что продолжение назревшей революционной ситуации в рамках отдельно взятой семьи чревато всякими глупостями. Под ними подразумевались: первое – устранение нежелательного жениха всеми способами, второе изоляция невесты где-нибудь в тридесятом царстве. И все это, разумеется, в «благих» целях.

Надо было принимать какое-то решение. И Антикайнен это свое решение всхлипывающей Лотте озвучил.

– В конце зимы я уйду из Советской России. Но это не означает, что я приду в буржуазную Финляндию.

– А куда ты придешь? – недопоняла девушка. – В Норвегию, либо в Эстонию?

– Я приду за тобой, и мы вместе уйдем. Сядем на первый же пароход и отбудем в Англию, либо в Дюнкерк. Затем мы поедем дальше. Твоим родным мы сделаем наш свадебный подарок в размере некоторой внушительной суммы, и ты пообещаешь к ним приехать через год в гости. Вот и все.

Лотта посмотрела на него с удивлением и некоторым опасением.

– Ты что-то задумал? Если это опасно, то мы справимся и без этого, я смогу рано или поздно уговорить маму не вмешиваться в мою жизнь. Просто для этого надо время.

– Не беспокойся, родная, опасностей не больше, чем обычно. Ничего из ряда вон выходящего. Осенью моя учеба подойдет к концу, я отбуду к месту назначения, и туда уже не прибуду. Потеряюсь в дороге.

Конечно, такой способ завершения воинской карьеры будет приравнен к дезертирству, но, по крайней мере, никому другому вреда не нанесет. Кроме самого Антикайнена, если его найдут. А он постарается так, чтобы о нем никто и никогда больше не слышал.

– Я слишком долго к этому шел, радость моя. Теперь я знаю, что полностью готов сделать выбор. И ты – самая важная часть этого выбора. Ну, и деньги конечно.

7. Старший научный сотрудник Института Мозга.

Отгуляв свой краткосрочный отпуск, Тойво предстал перед Куусиненом, предварительно сообщив ему, что по телефону познакомить его с некоторыми своими наблюдениями он не сможет. Требовалось жестикулировать и делать гримасы.

Исходя из его наблюдений в Финляндии опять началось некое нездоровое брожение. Имело место создание про-русской организации, то ли «Звено», то ли какое-то иное по названию. Туда, как и предполагалось, потекли «кронштадтцы». Ну, эмигрантские круги всегда тяготели к созданию всяких обществ по «спасению» потерянной отчизны. Они не очень, чтобы очень представляют угрозу. Если их не поддерживает и не финансирует само государство, конечно.