Я поспешно сказала:

— Жарко здесь. Пойдёмте, Кайлеан Георгиевич.

— Жарко!.. — повторил Кайлеан, уставившись на лаву, но не сдвинулся с места, и зрачки оставались красными.

— Ваше Высочество! — Я ухватила его за рукав и подёргала. — Пойдёмте!

Он послушался и повернулся, но его руки вдруг легли мне на плечи.

— Жарко! — снова сказал он, требовательно глядя мне в лицо, притягивая к себе и наклоняясь, и я поняла, что этот поцелуй будет совсем не таким, как у водопада.

Я ответила ему сразу, хоть и видела, что Кайлеан не в себе. Просто не нашла сил отказаться, несмотря на то, что знала — во имя нашего общего блага нельзя этого делать. И в то же время это было так правильно — наконец-то запустить руки в его волосы, гладить его шею, плечи, спину, изучать его рот… задыхаться, но не уступать первенства ни в чём… и продлевать, продлевать, продлевать короткое счастье.

Когда мы, наконец, оторвались друг от друга, Кайлеан хрипло пробормотал:

— Уводите меня отсюда. Немедленно.

Он был прав, тысячу раз прав… и всё же… если бы он велел остаться — я бы осталась.

Я бросила последний взгляд на лаву — мне померещилось, что её уровень понизился, да и поверхность вроде успокоилась… Но сейчас было не до того. Взяв Кайлеана за руку, я потащила его к выходу. Он подчинился нехотя, всё время норовил ткнуться лицом мне в волосы, но всё-таки я вывела его вон.

После жаркого помещения, залитого багряным светом, в зале было живительно прохладно и темно. Кайлеан вначале слепо цеплялся за меня, но мне удалось отстранить его руки, и он угомонился. Он прислонился лбом к стене и долго стоял так, тяжело дыша. Потом повернулся — уже прежний, сероглазый, и изрёк с болезненной гримасой — не мне, куда-то в пространство:

— Не надо было туда заходить.

Прозвучавшее сожаление больно, хоть и непоследовательно, кольнуло меня в сердце, и я, сделав безразличное лицо, сухо произнесла:

— Конечно, не надо было. Но мы никому не скажем и сами забудем… не так ли, Ваше Высочество?

… Вкус его губ всё ещё сохранялся на моих горевших губах — сама я ничего не собиралась забывать. Я собиралась завернуть это воспоминание в шёлковый платок и уложить на самое дно памяти. Но это было исключительно моим личным делом, невеста со шлейфом могла спать спокойно… по крайней мере так мне казалось сейчас.

Кайлеан покосился на меня и вновь отвёл взгляд. Я ожидала извинений: всё-таки обычно он был достаточно корректен и всегда извинялся, если считал, что перегнул палку. Но он оторвался от стены и так же сухо — как я до того — сказал:

— Пойдёмте. У нас дело впереди.

Вы не представляете, Ваше Высочество, как я рада этому обстоятельству, хотелось сказать мне, но я пошла за ним молча.

… Нужная дверь находилась в конце зала. Выглядела она так, будто ранее принадлежала готическому собору — высокая, с остроконечным завершением, с круглым цветным витражом-иллюминатором, изображавшим стилизованную розу. Сквозь витраж пробивался слабый свет.

Кайлеан положил ладонь на чёрный камень, мы вошли.

Здесь под сводом плавали огоньки, такие же, как в люстре наверху, но их реакция на наше появление была совсем иной: зависнув на мгновение неподвижно, они всем скопом ринулись вниз и теперь клубились почти на уровне пола. Только один светлячок, крупный и яркий, поднялся до наших лиц.

— С возвращением, Ваше Высочество! — почтительно трепеща, пропищал он. — Мы приветствуем Вас и вашу прекрасную спутницу. Ждём распоряжений, рады будем выполнить.

Я похлопала глазами. Вот это дрессировка… А мои-то, там, наверху, видать, действительно, крепкие орешки, с неожиданной гордостью подумала я.

— Леди Эммелин… — милостиво кивнул отрапортовавшему светлячку Кайлеан и продолжил, обращаясь ко всем: — Мне потребуется служба… но лишь от одного из вас.

Они тут же спикировали к ногам Их Высочества. Очевидно, с целью облобызать, да только лобызать было нечем.

— Вернее, услуга потребуется леди Данимире. Поэтому, — он усмехнулся, — мальчики налево, девочки направо.

С горестным писком большая часть светлячков откатилась к левой стене. Среди неупокоенных умертвий мужчин оказалось большинство. Наверное, женщины, и в земной жизни привыкшие мириться с обстоятельствами, легче переносили перемену участи.

Оставшиеся дамы зависли редким облачком.

— Леди Данимира — моя гостья, она иностранка и не знакома с нашим обиходом. Ей нужен кто-то, кто поможет на первых порах.

Теперь облачко ринулось к моим ногам, и мне стало неудобно за обкорнанный подол… однако, начинала складываться дурная тенденция: если мне предстояло знакомство, то я обязательно оказывалась не в лучшем виде.