— Нам нельзя… — начала было я. — чуть-чуть подожди… — Я хотела рассказать ему, какие надежды мною возлагаются на поездку в Оленегорск.

— Просто обними, — сквозь зубы сказал Мартин. Я посмотрела в больную муть его глаз и сделала, как он велел. Обняла его и положила голову ему на грудь, Мартин стиснул меня так, что мне стало трудно дышать, уткнулся мне в волосы, и мы застыли в этом объятии на долгое время.

Против ожидания, никакие бабочки в животе у меня не порхали, и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, ощущения были совсем другие — мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надёжное место во Вселенной, что мы с ним единый организм, обладающий общей кровеносной системой и что разлучить нас невозможно.

Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.

— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом он резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.

На пороге он бросил через плечо:

— Не торопись. — И вышел.

Что это было сейчас? Что за братско-сестринские объятия?

Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.

— Ничего, прорвёмся, — сказала я диким цветикам. — Всё будет хорошо.

Погружённая в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила её на несколько веточек поменьше и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила несколько синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-жёлтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.

Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придётся преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.

Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду, и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского и взбодримся, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…

На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.

Овальный стол, стоявший прежде посередине, был убран к стене, ковёр скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте на паркете мелом был вычерчен большой круг. По его внешней окружности были расставлены горящие свечи.

Чёрные свечи.

По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то тёмным.

Кровью, скорее всего.

Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение… и если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.

Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья медленно, как в замедленной съёмке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.

Значит ритуал, который они затеяли, будет в пользу Мартина.

Вот, значит, за что я должна была его простить.

А за такое прощают?

Я машинально поднесла руку к причёске, желая распустить волосы — мне всегда было легче колдовать с распущенными волосами — а магия, если я правильно понимала происходящее, должна была мне сейчас понадобиться, но причёска не желала разрушаться. Волосы будто склеились намертво, и мысли путались. Я вспомнила говорливую мадам Трюмо и её шпильки, которые она доставала из кармана жакета.

Я сделала всё, что смогла, сказала она ведьмам.

Вот как… с трудом начала понимать я — всё было продумано заранее, всё подстроено, и сегодняшняя случайная встреча была вовсе не случайна.

Вот значит, что стояло за прозвищем «Барашек».

Жертвенный барашек.

Как просто. Мартин, наконец, решил свою задачу, и решение оказалось не в мою пользу.

Я попыталась шагнуть назад, но Ксения, не глядя, не переставая бормотать, произвела колдовской жест, и липкая паутина злой магии опутала мои ноги.