Но я… Я закончу свою работу, и пусть будет, что будет.

— Назад дороги нет, ничего нельзя сделать, — сказала я Чудовищу. Это было не совсем ложью, мы должны были двигаться дальше. — Ты будешь меняться. Просто постарайся держать под контролем свои мысли и поступки. Следи за собой, будь осторожен.

Чудовище пожаловался:

— Я боюсь.

Как я его понимала!

— Я тоже боюсь. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

— Шампанское? Это что?

— Это что-то вроде сладкого пива. Не совсем, но примерно.

Чудовище подумал и с чувством сказал:

— Гадость! А давай не будем рисковать, чтобы не пить шампанское?

Я засмеялась.

— Если что, от шампанского я тебя избавлю, отдашь свою порцию мне. А теперь сделай мне новую игрушку, давай поиграем.

И мы поиграли.

Хороший был вечер.

А на ночь глядя я устроилась на груди Чудовища и своими словами пересказала ему «Руслана и Людмилу». Перед тем как приступить к рассказу, я торжественно поклялась Александру Сергеевичу, что у Руслана не будет рогов, у Черномора — золотых кудрей, а у Людмилы — больших чёрных ушей.

Чудовище тоже стал тих, задумчив и, против обыкновения, почти не перебивал меня.

Мне казалось, что больше всего ему понравится говорящая голова. Но когда я закончила, он заговорил не про голову.

— Кошка Мяу-Мяу… это ты ведь тогда про себя рассказывала.

— Да. Но только никакой Герасим мне на помощь не пришёл.

После паузы он спросил:

— И что с тобой случилось?

Я тоже помолчала, потом проглотила комок, подступивший к горлу, и сказала:

— Они утопили меня в проруби. Вроде того.

Чудовище обдумал мою фразу, закинул руки за голову, потянулся и мечтательно произнёс своим новым низким баритоном:

— А я не стал бы закидывать этих магов на Луну. Для начала я снял бы с них кожу… медленно… очень медленно… узкими полосочками…

От незнакомого голоса, нет, вернее от незнакомого тона, которым произносились ужасные слова, шерсть на моей спине встала дыбом.

— Перестань!

— Чудовище запнулся, потом сказал в своей обычной манере:

— Не волнуйся, всё под контролем, ничего не изменилось, я сложил бы все эти полосочки к твоим ногам.

Наверное, именно в таких случаях люди не знают, смеяться им или плакать.

— Не надо мне таких полосочек!

— А что надо?

Чудовище смотрел на меня внимательно, было похоже, что вопрос он задал всерьёз.

Сначала у меня был один ответ.

Потом другой.

Через секунду — третий.

На самом деле, я до сих пор не задумывалась о достойной каре для Мартина и ведьм, уж больно далеко до этого было. Я только знала, что не хочу их больше видеть — никогда в жизни и никогда в смерти. Но вот теперь, в свете открывшихся обстоятельств, когда об этой каре меня расспрашивал тот, кто потенциально может её свершить…

— Я ещё не решила. Но я совершенно точно против полосочек из кожи.

— Ты добрая, — сказал Чудовище с некоторым сожалением.

— Не знаю. Просто мне этого не надо — и всё.

На том мы и расстались. Я отправилась в чёрную степь, а где оказывался Чудовище после того, как засыпал, мне было неизвестно. Он никогда не рассказывал, снятся ли ему сны, а я не догадалась спросить.

Едва я очутилась в заветном месте, то сразу же увидела, что некоторые изменения происходили и в моё отсутствие. По сравнению с прошлой ночью, огоньков стало неизмеримо больше. Степь уже не была чёрной — от множества огненных линий, тянувшихся в разных направлениях до самого горизонта, пространство озарялось розовато-оранжевым светом, и отражение этого света рождало лиловые переливы на тёмном, словно предгрозовом небе.

Наверное, это Чудовище, оторвав себе рог, ускорил ход метаморфоз.

Скорость изменений меня смутила. Вместо того, чтобы рьяно приняться за привычное занятие, я, раздвинув ковыль, опустилась на землю — в промежуток между двумя световыми нитями, потом плавно откинулась на спину, вытянула руки вдоль тела. От земли исходило сухое тепло — будто пока я бодрствовала, здесь тоже был день, и горячее южное солнце нагрело поверхность… Земляной запах так славно смешивался с другим — душистым, травянистым… Мёртвой тишины, как прежде, больше не существовало — воздух был наполнен слабым потрескиванием, словно где-то рядом в костре сгорали осиновые поленья.

Обычно одиночество страшило меня, но здесь страха не было, просто не хотелось никуда спешить. Судя по количеству восстановленных связей, моей деятельности вскоре настанет конец; я, наверное, никогда больше не увижу этого зачарованного места. Сомнений, должна ли я довести дело до финала, не было, просто хотелось сосредоточиться, чтобы сохранить в памяти степь, небо и особое ощущение покоя, что снисходит на душу, когда делаешь что-то безусловно правильное.

И так я лежала долго-долго, пока не почувствовала, что дальний уголок подсознания, отведённый этому периоду моего существования, заполнен до отказа.