— Ничего, здесь мы немножко смухлюем.

Он взялся за концы нитей и потянул их друг к другу. Несмотря на мизерное расстояние, это было нелегко, я видела, как напряглись жилы на сильных руках, но он это сделал, он соединил два конца, не подходивших друг к другу.

Нити срослись, как родные, и сразу же стало светлее. Свечение усилилось, и потрескивание стало громче, к нему прибавилось гудение, так гудит пламя, когда набирает полную силу.

— Теперь я уйду. — Чудовище встал. — Мне пора.

Мне не хотелось, чтобы он уходил.

— Погоди… поговори со мной ещё немного.

Чудовище погладил меня по голове и повторил фразу, так насмешившую меня прошлым вечером:

— Я не видел никого красивее и умнее тебя.

Только теперь было не смешно.

Потом он повернулся и пошёл прочь.

В этот момент степь загорелась. По нитям заскользили языки пламени, и пламя перекинулось на ковыль. Фигура Чудовища наполовину скрылась в огне.

А я вдруг поняла, что это было прощание. Чудовище приходил со мной проститься. Мы больше никогда не увидимся.

— Стой! Не оставляй меня! — закричала я и рванулась вслед за ним.

Пламя взметнулось навстречу мне, заслонив уходящего.

Огненная стена стала в человеческий рост, к гудению прибавилось завывание, будто тысяча демонов вышла на тропу войны.

Я инстинктивно вытянула руки, защищаясь, и огонь отступил. Но момент был упущен — Чудовища нигде не было видно. Я бежала по степи, вытянув вперёд руки, рассекая огненные стены, которые сразу же смыкались за моей спиной; я звала Чудовище, но он не откликался.

В конце концов, я споткнулась, упала и заплакала.

Мне было не найти его.

Дурацкий, дурацкий сон!

Красная нить на запястье, повязанная Чудовищем, защищала от огня, но я рыдала так, что плакала ещё некоторое время после того, как проснулась.

… Светало, на обоях трепетали бледные утренние блики.

— Это ещё что такое? — услыхала я вдруг недовольный голос. Это был тот самый, новый голос Чудовища, однако таких интонаций я от него ещё не слышала. — Откуда ты взялась? А ну, брысь отсюда! — И меня резким движением смахнули на пол.

Было не сколько больно, сколько обидно. Я немедленно наглухо заблокировала свои мысли: стало тревожно. Тот, кто сейчас сидел на лежанке и настороженно разглядывал стены, пол, потолок, Чудовищем не являлся. Его взгляд перебегал с одного предмета на другой, можно было поклясться, что это место он видит впервые в жизни.

Наконец, незнакомец холодно взглянул на меня.

— Бардак, кошки какие-то… — произнёс он, поморщившись. — Какого дьявола? — и отвёл равнодушный взгляд.

Кошки какие-то?! Это про меня, про самую красивую и умную? И где бардак? Видел бы он, что тут было раньше! А мы с Чудовищем недавно нашли в одном из шкафов косынку в цветочек и постелили её на комод. И стало гораздо уютнее. И пол мы подметали вчера… то есть, Чудовище подметал, а я охотилась на швабру…

От этого воспоминания я чуть не разревелась снова.

Не-ет, этого типа невозможно называть Чудовищем. Он этого не заслуживает.

Он некто, кого я не знаю.

Буду звать его Нектом.

«Нипочём не отдам Некту яблоко» — вспомнила я из «Буратино».

Тем временем тот, кого я окрестила Нектом, взял в руку длинную свалявшуюся прядь своих волос, повертел её в руках как чужую, подёргал себя за отросшую бороду, посидел, подумал, после встал, ещё раз оглядел комнату и, более не обращая на меня внимания, вышел.

Я, крадучись, посеменила за ним.

В коридоре Нект приостановился, озираясь по сторонам, но заметил зеркало и решительным шагом направился к нему. На мгновение он задержался, разглядывая свою физиономию, потом так же решительно вошёл в зеркало, словно ни минуты не сомневался, что пройдёт сквозь него. И ему это почти удалось, но зеркальная плёнка спружинила и выкинула его обратно в коридор, да с такой силой, что Нект приземлился на пятую точку в проходе, ведущем на кухню.

Я усмехнулась.

Зеркало сказало ему «брысь!»

Земля круглая, дружок.

Нект поднялся и вновь пошёл на приступ. Он усвоил урок и попытался плавно и постепенно продавиться сквозь плёнку, но и это ему не удалось, его снова выпихнуло в коридор.

Надо отдать демону должное — он не ругался, не плевался, не впадал в истерику и вёл себя вполне цивилизованно. Он только сильно хмурил брови, а на его лице застыло выражение мрачной сосредоточенности.

Впрочем, сосредоточенность не помогла.

Недобрым глазом следила я за его тщетными усилиями, спрятавшись за одеждой, висевшей на вешалке. А ты думал, какие-то кошки здесь просто так сидят, да? Из любви к уединению?