Жирау повернулся и пошел из подземелья.

Яркий свет солнечного дня ослепил людей. Из-за Итиля набежал ветерок, теплый и мягкий, как ладошка ребенка. После мрачного подземелья жизнь показалась особенно прекрасной.

Движением руки хан остановил сопровождающих его эмиров и нукеров и прошел немного вперед с великим жирау. Ему хотелось побыть вдвоем с Асанкайгы, чтобы чужие уши не слышали то, о чем будет говорить.

Жирау вдруг резко повернулся к Джанибеку. Глаза его смотрели в упор, жестко, без страха перед повелителем Золотой Орды.

– Мне кажется, ты хочешь спросить, сохранит ли народ в своей памяти твое имя? Я отвечу тебе. Ты не был таким кровожадным, как другие ханы, и старался, чтобы в Дешт-и-Кипчак всегда был мир. Народ прозвал тебя в свое время азь – мудрым ханом. Но все это было давно…

– Разве я сейчас поступаю иначе? – хмурясь, перебил Джанибек.

Асанкайгы не отвел своего взгляда:

– Да.

– Что же я совершил такого, что достойно осуждения? Я – прежний Джанибек.

– Нет. Прежний стремился быть справедливым…

Великий жирау говорил дерзко, но недаром народ дал ему имя великий. Он своей честностью заслужил право не бояться говорить то, что думал. И еще никто в Дешт-и-Кипчак не посмел поднять на него руку или оскорбить.

– Разве я сейчас несправедлив?

– Сейчас – не всегда.

– Тогда скажи мне, Асанкайгы, в чем я ошибся.

– Я не всевышний, чтобы вести счет твоим ошибкам, но об одной, быть может самой главной, я скажу. Почему эмиром нижнего улуса ты поставил Кошкарбая?

– Но прежний, Абыз, не смог управлять улусом.

Жирау покачал головой.

– Ты уверен в том, чего твердо не знаешь… Абаз был хорошим эмиром. Но у него есть враг, которого ты садишь у подножья своего трона…

– Кто он?

– Имя его Тюре-бий. У них давние счеты. Ты выслушал одного – человека-лису и сделал так, как хотел он. А ведь ты, хан, сам воспитывал Абыза и учил его быть честным и преданным. И если сегодня глаза его от обиды не хотят смотреть в твое лицо, значит, виноват ты…

Джанибек что-то хотел возразить, но Асанкайгы не дал ему этого сделать. Повысив голос, он продолжал:

– Есть во всем случившемся и еще один твой просчет. Вместо Абыза, которого уважал народ, ты поставил своего родственника Кошкарбая. Он не превзошел предшественника ни умом, ни другими достоинствами, а потому в твоем проступке все усмотрели несправедливость. Одно худое дело стирает в памяти людей тысячу добрых поступков. Хан не имеет права совершать ошибки. Конечно, Абыз не умрет от того, что он больше не эмир, его уважает народ, у него есть богатство.

Джанибека охватило раздражение:

– Разве я не имею права как хан отдать в управление любой свой улус тому, кому захочу? Тем более что Кошкарбай мой родственник…

– Именно потому, что он твой родственник, и не надо было этого делать. Он родственник, да еще и глуп… Кто же посчитает такое назначение правильным и справедливым?

Они замолчали. Говорить было не о чем.

Пять раз теплые ветры с низовья Итиля растапливали снежное одеяло, которым укрывала Дешт-и-Кипчак белая зима, пять раз вырастали в степи высокие травы, чтобы несчитанные ханские стада могли дать потомство и нагулять ко времени увядания желтый мягкий жир. По-прежнему далеко от границ Золотой Орды были османские тюрки, дрались между собой эмиры в Иране, спокойно было в орусутских княжествах.

В год обезьяны (1356) в аул единственного сына Джанибек-хана – Бердибека на большой той съехались чингизиды, живущие на землях Золотой Орды, и степная знать.

Бердибек выдавал замуж свою младшую дочь Иннар-Сюбе-бегим за тринадцатилетнего Мамая, сына известного ногайского бия Хасана.

На свадебный той с дорогими подарками прибыли гости из Крыма, Азака, Булгара. Но самой большой радостью для Джанибека было то, что приехала его родная Кунжак – вдова московского князя Юрия Даниловича.

Двадцать лет минуло с той поры, когда последний раз ставила она к ханской коновязи своего иноходца. Кунжак было за шестьдесят, и хотя выглядела она еще хорошо, была крепкой и подвижной, но кто знает, праздник ли привел ее на родную землю или желание проститься в предчувствии близкой смерти?

Необычной была дорога Кунжак в орусутские земли. В год улитки, когда Золотой Ордой правил хан Токтай, за право сесть на княжение во Владимире схлестнулись два самых сильных князя: тверской – Михаил Ярославич и московский – Юрий Данилович. Каждый из них искал поддержки, а куда было за ней ехать, как не в Орду? Так встретились они однажды в Сарай-Берке.