Шрифт:
Когда строительство нашего нового микрорайона однажды весной закончилось, и стало относительно тихо, в обжитом овраге на оставшихся деревьях запели соловьи. Во дворе открылся детский сад, а в трубах загудела долгожданная горячая вода.
4
Будучи молодой, я могла уснуть в любом месте и при любом шумовом сопровождении, устав за день, но теперь эта параллельная реальность, в которую я, чтобы умереть до утра, отправлялась каждый вечер, приобрела для меня особое значение. Посвятив часть своей жизни благородной миссии «сеять разумное, доброе, вечное», и так ничего не заработав в борьбе с беспробудной российской безграмотностью, я стала воспринимать сон, как реальную награду за потраченные усилия на этом фронте и возможность перезагрузить свой изношенный организм, подготовив его к очередной атаке.
Каждый вечер, вздрагивая и всхлипывая, я тороплюсь спуститься по скользким тёмным лестницам в самые глубины своего подсознания, чтобы, использовав всю информацию, накопившуюся за день, всю ночь путешествовать во времени и пространстве, примеряя на себя новые образы и сюжеты. Всё относительно в этом мире, и где моё существование более реально, во сне или наяву – большой вопрос. Человеческая жизнь – это прежде всего отражение чувств и мыслей, проецирование на объективную реальность своего отношения к ней, и каждый оценивает и рисует её по-своему, как будто вращая трубу детского калейдоскопа и останавливая его на понравившемся орнаменте.
В той ночной реальности я преображаюсь в великого поэта, художника или композитора, но параллельный мир, как огромный читальный зал, ничего не выпускает за свои границы, и все мои шедевры остаются там, а после пробуждения лишь последние отголоски свершившегося на миг воскрешают в сознании, чтобы тут же навсегда исчезнуть из памяти.
Тряпичная кукла, забытая кем-то на подоконнике, свесившись всем своим изношенным тельцем к полу, лишь чудом удерживается на краю, но взгляд её печальных глаз по-человечески устремлён к яркому живительному солнцу за окном. А на другом «полотне» сквозь густое ослепительное разнотравье летнего луга чуть просматривается вдалеке забытая серая деревушка. Но самым сложным, как ни странно, оказалось «рисовать» не обременённые разнообразием красок зимние пейзажи.
Я так и не успела овладеть художественными навыками, хотя и мечтала всегда, а в реальной жизни грубыми имитациями этого творчества стали сотни рукотворных инженерных чертежей и йодные маски, нарисованные на коже, покрывающей воспалённые верхние дыхательные пути, что во времена моей педагогической деятельности стало привычным занятием. А рукотворные яркие пейзажи, набросанные крупными мазками масляных красок, и изящные портреты красавиц и старцев с тонкими полупрозрачными линиями волос и одежд, тщательно выведенные карандашом или пером, если и возвращаются в моей памяти из далёких снов, навсегда останутся лишь прекрасными видениями. Так же, как не менее гениальные стихи, восторженно воспевающие радость жизни или оплакивающие несчастную любовь, и оказывается достаточным всего семи нот, чтобы тут же, сразу после их рождения, положить на музыку.
Музыка стала ещё одним наркотиком, без которого человечество уже не представляет себе полноценной жизни, а я воспринимаю её как те сигналы из космоса, которые люди столетиями пытаются запеленговать различными способами, не понимая, что уже давно и так их регулярно получают. А создать такое музыкальное разнообразие с использованием ограниченного ассортимента звуков, доступных человеческому восприятию, можно только с подсказки божественных или внеземных созданий.
Музыка стала визитной карточкой, определяющей в зависимости от музыкальных предпочтений особенности характера и мировоззрения, способом оценки мною любого и каждого. Но что такое понимать или не понимать музыку, я так и не смогла определить, научившись лишь наслаждаться её многообразным звучанием. И если, взрывая тишину, одни мелодии в состоянии довести до экстаза, под другие можно расслабиться и отдохнуть, погружаясь на самую их глубину и отдавшись спокойному течению.
Несомненно, я тоже прослыла бы гениальным композитором, если бы в очередной раз проснувшись среди ночи от звучания новой чудесной мелодии, могла её записать. Но и эту науку я тоже не успела освоить и, озвучивая новый шедевр под собственное мурлыканье с надеждой запомнить инопланетное послание, просыпаюсь утром без всякой надежды вернуть утраченное.
Ко дню своего совершеннолетия на первую зарплату я купила так называемую магнитолу – дуплекс, основную часть которого составлял радиоприемник, над которым сверху под крышкой располагался магнитофон. Весь комплект оформлялся массивным деревянным корпусом на четырех длинных ножках и внешне напоминал орган. Магнитофон производил записи как напрямую от радиоприемника, так и от других источников, с которыми он для этого соединялся специальным кабелем. Для его работы использовались две вращающиеся кассеты размером с суповые тарелки, которые обеспечивали движение узкой магнитной ленты через считывающее или записывающее устройство.
Это был ещё один динозавр прошлого века довольно внушительных размеров и веса, но его приобретение наполнило мою жизнь новым качественным содержанием. По совету знатоков в гнездо для антенны радиоприемника был вставлен конец длинной проволоки, второй конец которой обвивал отопительный стояк с гарантией возможности путешествия по самым отдаленным радиостанциям.
Первую ночь после покупки я провела на коленях возле своего божества. Обследовав все радиостанции, на которые смогла настроиться, я услышала доселе неизвестные, кардинально отличающиеся от привычных коммунистических маршей и с детства заученных народных песнопений, удивительные новые мотивы, прорывавшиеся сквозь шумовые помехи из далеких зарубежных государств, и мурашки побежали по всему телу. Это был тот самый рок во всех смыслах этого слова, который тогда уже покорил весь мир, но в России существовал пока только полулегально.
Всё, что я могла записать на кассеты, по крупицам собирая виртуозные композиции Deep Purple, AC-DC, Aerosmith, Def Leppard, Led Zeppelin, Queen, Pink Floyd, Nazareth, Rainbow, Radiohead, Nirvana, Metallica во время редких качественных ночных трансляций, мужественно борясь с дневной усталостью и старательно тараща слипавшиеся глаза, часами грохотало потом в вечерние часы после работы и в выходные по всей квартире. Мать брезгливо морщилась и вздыхала, но мужественно терпела эти бесовские концерты, успокаиваясь тем, что «чем мы дитя не тешилось», оно всегда дома, а не на городской танцплощадке, где без регулярных мордобоев по любому малейшему поводу под аккомпанемент русских пародий тех же музыкальных хитов не обходилось.