У меня даже нет желания сказать Вам, что я Вас люблю, ибо если сие не похоже на обмен признаниями в любви, то мое письмо превратилось бы в грамоту, жалованную за дурной вкус, а я не хочу посягать на Вашу честь. Ради нашей с Вами чести у меня даже есть желание велеть начертать на моей могиле «Здесь покоится тот, кто был по нраву княгине Долгорукой, супруге князя Василия». Вы советуете мне сие? Разве не лучше сделать так, чем свидетельствовать всему миру о Вашей хладной добродетели и опрометчивой, воплощенной суровости?

После Вашего отъезда Теплице на семь часов без перерыва превратился в звенящий 404 и пляшущий остров, неслыханно блистающий обнаруженными в нем красавицами. Мои австрийские офицеры, руководимые моими валлонскими офицерами, дали вчера великолепный бал. Зал был весь в цветах. Турецкая музыка – в течение ужина, сервированного на столе на восемьдесят приборов и еще на сотне столов вокруг. Наш славный герцог Альберт 405 в качестве сына польского короля танцевал полонез, выделывая все па прежних времен.

Поверьте мне, дражайшая княгиня, вернитесь к нам, не стыдитесь покинуть Эгру как [излишества]. Расстаньтесь и с Вашими заблуждениями и любите меня не умом, ибо таковой отсутствует, но безумно. Обнимаю моих дражайших любезных князей и бесценного аббата. Не желая хвалить Вас, я вынужден признать Ваше благоразумие и сердечное к ним отношение.

Я славно спал. Я не пролил ни единой слезы и на следующий день, то бишь нынче, в ясном уме, проходя мимо домов, где Ваши путешествия давали мне пищу для забав и где последнее из них внушило мне любовь к Вам, я почувствовал нечто необычайное. Люблю ли я Вас еще более, чем могу вообразить? Ну, что ж, в этом нет беды. Судя по тому, как обстоят дела, два-три моих чувства будут всегда удовольствованы в вашем обществе, дражайшая княгиня, и я не соскучусь. Мне будет жаль Вас, если Вам откажут в такте и вкусе: покамест же я скажу себе: она играет с любовью, это месть дитяти. Тут-то она и поймается.

Когда, после того как Вам придется попоститься из-за отсутствия восхвалений, поскольку мои для Вас – ничто, и, обшарив всю Вену, Вы возьмете меня за неимением лучшего, то будет для меня бесчестьем. Но я не гордец. Я испью мой позор в чаше сладострастия. Вы у меня в голове, в сердце и повсюду. Мне хватает ума остановиться, когда я вижу вещи невозможные; но таковых нет: их заменили бесчисленные возможности, удобные случаи и огромная пустота, о коей я Вам объявляю.

Маловато для всевозможных успехов. У Ваших ног среди прочих будет Пейджет 407 ; но наследовать двум-трем козявкам дурного тона не польстит Вашему самолюбию: и потом Вы узнаете, что он любит другую и что на него всякий раз находит причуда жениться. Вы станете прекрасной Арсеной, я стану инкогнито вашим угольщиком 408 .

Чем больше Вы будете твердить о странности моей поздней любви, тем легче Вам будет вознаградить ее. Этому никогда не поверят. Никто не знает, что такое купить друга ценой мнимой жертвы, и ценой чего еще? Разделенного удовольствия, доверия и веселья. Вы меня всегда воодушевляли. Я увидел Вас как первую женщину.

Ныне я люблю Вас как самую желанную. Я почитал Вас как мужчину и обожал как божество. Сделайте так, чтобы я любил Вас как друга после того, как чувству дружбы предшествовало другое.

Я попросил бы у Вас любви, если бы мог внушить ее: но она никогда бы не дала мне власти над Вашими прелестями. Сие могло бы быть следствием легкого интереса, благодарности, любопытства, шутки, своенравия, праздности и того, как я Вам говорил, дражайшая княгиня, что должно было произойти лишь три-четыре года назад и чему я окажу честь.

Не ведаете ли Вы, великолепная женщина, счастья от неверности без веры? Напрасно я бы объявлял об этом, никто бы не поверил, а я, коему известна история Вашей жизни, стал бы славен тем, что многому научил Вас.

Я позволяю здесь немного любить меня моему агнцу 409 только затем, чтобы доказать, что еще возможно, не бесчестя себя, даровать мне то, что я прошу. Но все же у меня мало надежды, отчего мне трудно явить то, что я тогда бы почувствовал. Ныне меня вдохновляют честь и желание. Придерживаясь принципа расход сверяй с приходом, я не дерзаю предаться пылу, который сдерживаю в груди. Я говорю Вам обо всем этом рассудительно и не произношу слова любовь, столь пресного и избитого, но я уверен в том, что на два десятка степеней выше этого слова, которое слишком мало для Вас значит, и в страсти, никогда доселе не виданной… как Вы бы удивились и посмеялись, посмеялись, быть может, даже больше, чем предполагаете. А я, Геракл, поразивший чудовищ добродетели, гордости, властолюбия, легкомыслия, равнодушия и превосходства над всем женским полом, сколь был бы я горд! Вашему взору предстал бы новый мир. Иная жизнь придала бы остроты той, коей Вы живете, блистательной, это правда, но каковой в отсутствие иного Вы пресыщены.