Франсиско де Миранда, приехавший в Россию и присоединившийся ко двору в Киеве в феврале 1787 г., более чем критически отозвался в своем дневнике о тех, кто в отличие от него добился благорасположения Екатерины IІ и поехал с ней в Тавриду. Сам же он отправился в Москву, а затем в Петербург:

Однако императрица гордилась коллективным творчеством, рассказывала о нем в письмах Гримму и посылала ему тексты. Пользуясь наставлениями принца де Линя и графа де Сегюра, она попробовала свои силы в стихотворчестве, но смогла сочинить только две строчки буриме (о котором Линь напомнил ей в письме от 14 июля 1790 г.):

Было создано «Общество незнающих»; Линь, Сегюр, Кобенцль, принц Нассау-Зиген и Дмитриев-Мамонов выписали Екатерине IІ «Аттестат в незнании» и «Диплом о незнании», а та в ответ подтвердила лично свой титул «незнающей». Однако у стареющей императрицы были далеко идущие планы: занять и развлечь сочинительством своего молодого фаворита А. Дмитриева-Мамонова и заодно улучшить репертуар русского театра пьесами на французском языке. Они предназначались для Эрмитажного театра, построенного в 1785 г. Игровое сообщество сделалось литературным и театральным. Царица нашла соавторов, о которых втуне мечтала, посылая французские тексты «Наказа», а затем двух своих комедий Вольтеру, проводя часы в ежевечерних беседах с Дидро.

После возвращения из Крыма августейшая писательница велела всем засучить рукава и приниматься за дело. Она пишет Гримму 3(14) октября 1787 г., что «красный камзол» (прозвище Дмитриева-Мамонова) пошлет ему комическую «пословицу, наполовину мою, наполовину его; у нас их хоть отбавляй и мы решили, что это единственное средство вернуть добрую комедию на театр» 70 . Она продолжает год спустя, 3(14) октября 1788 г.:

Издание пьес на французском в четырех томах (декабрь 1788 – 1789), подготовленное А. Храповицким, было напечатано в Петербурге в типографии Горного училища в тридцати экземплярах, без указания авторов, места и года издания 72 . Фамилии появляются в двух парижских изданиях 1798 г., и там пьесы, первоначально озаглавленные по обыгранным в них пословицам, представлены под новыми названиями 73 .

Граф Луи-Филипп де Сегюр дал трагедию «Кориолан» 74 , а все остальные написали комедии. Посвящены они недостаткам и причудам самих авторов. Императрица издевается над дамой, которая требует от всех сочинять пословицы («Пословичный зуд» / «La Rage aux proverbes»). В «Недоразумениях» («Les Quiproquos») барона д’Эста поэт путает жизнь и сочиненную им комедию и в итоге теряет наследство и невесту. Граф Строганов, блистательный коллекционер, высмеивает любителя живописи, который не может отличить правду от вымысла и верит в существование людей, которые рождаются стариками и умирают младенцами («Утро любителя искусств» / «La Matin'ee de l’amateur») 75 . И. И. Шувалов излагает теорию драмы, разоблачая продажных писак и невежественных критиков («Критиковать легко, а творить трудно» / «La Critique est ais'ee, mais l’art est difficile»). Дмитриев-Мамонов и Екатерина IІ издеваются над причудами Л. Нарышкина («Беззаботный» / «L’Insouciant»). Принц де Линь превозносит щедрость философа-филантропа и высмеивает скупых богачей поляков («Не все то золото, что блестит»/«Bonne renomm'ee vaut mieux que ceinture dor'ee»). Он задевает не только своих свойственников, но и себя самого, ибо в 1780 г. князь Массальский, епископ Виленский, добился того, что сейм даровал Линю польское гражданство 76 .

Комическая пословица графа Людвига фон Кобенцля «Не учи ученого» («On n’a pas besoin que Gros Jean remontre `a son cur'e»), напечатанная в феврале 1789 г., но сочиненная, видимо, в 1787-м, – превосходный пример коллективного творчества. Она основана на устных и шутливых рассказах Екатерины IІ о приездах в Россию Ле Мерсье де ла Ривьера (которого она высмеяла в комедии «Передняя знатного барина», 1770) и затем Дидро. Граф де Сегюр воспроизводит их в своих мемуарах 77 . Кобенцль добавил еще вольтеровы насмешки над Руссо, создав коллективный образ философа-утописта. Абсурдные реформы господина Закономана (M. de la R'egimanie), направленные на уничтожение городов и роскоши, ограничение народонаселения и полную уравниловку, не имеют ничего общего с учением физиократов; однако они курьезным образом предвещают французскую революцию и мальтузианство 78 .

Граф фон Кобенцль упоминает заглавие пьесы, посылая дипломатические инструкции принцу де Линю, отправленному наблюдателем в армию князя Потемкина:

Во время войны с Турцией принц де Линь не ограничивается письмами, донесениями и комедиями. Он видит себя певцом во стане русских воинов и прославляет взятие Очакова, в котором, впрочем, участия не принимал. С помощью некоего русского друга он переложил на французский оду Ломоносова на взятие Хотина в 1739 г., заменив фельдмаршала Миниха Потемкиным, а Анну Иоанновну – Екатериной IІ. Линь уверяет, что «Ломоносов, единственный русский поэт, был сильнее Пиндара и выразительней [Жан-Батиста] Руссо». Однако сам принц лучше воспевает любовь, а не кровь. Добавим, что и французские военные не отставали от него. Уже упоминавшийся барон д’Эста сочинил «Взятие Очакова, россиянам посвященное» (1789), а затем «Послание Его Высочеству князю Потемкину-Таврическому <…> на взятие Бендер» (1790), а граф де Ланжерон – шутливую поэму «Великая история великого отъезда, великого приезда, великого сражения, великого штурма, великой раны и великого возвращения великого носа Его Высочества принца Шарля де Линя. Великое попурри» (1790).

Война, начавшая в 1787 г., принципиально изменила роль принца де Линя. В отличие от Вольтера, дававшего советы, принц, дипломат и военный, хотел претворять их в жизнь. Философ многократно предлагал императрице встретиться в Константинополе, когда его завоюют русские войска: