Я выловила кусок картошки, подула на него, попробовала, кивнула Глюку, и он, не прекращая вещать, принялся брать в руки брикет лапши, рвать зубами хрустящую упаковку, не глядя вытряхивать все ее содержимое в котел, швырять пустую упаковку в огонь. Потом брался за следующую. Когда в котле оказалось больше половины заготовленных им пачек, кто-то в толпе заметил, что вообще-то внутри, кроме лапши, должны быть еще маленькие пакетики с суповой заправкой. Глюк замер с надорванным пакетом в зубах, пискнул, вскочил с места, отобрал у меня поварешку и принялся бултыхать ею в супе, ища пакетики. Толпа зрителей напряженно следила за его действиями. Но, к нашему общему удивлению, в супе ничего мы не нашли. То ли они растворились в кипятке, то ли расплавились. Оставшуюся лапшу потрошила я, тщательно выбирая и вытряхивая в котел все содержимое из всех пакетов. Глюк притих, пристыженно выпучив глаза и грызя кулак, и толпа рассосалась.

Не будь он явно всеобщим любимцем и душой всех компаний, в которые попадал, вряд ли бы он отделался почти ласковым щелбаном по макушке от кого-то из своих.

Я сидела и давилась пересоленной лапшой, когда передо мной возник Костик в своем новом обличье, выхватил у меня тарелку, наспех похлебал, сморщился и вернул мне. Он присел рядом со мной на бревнышко, окинул меня своим пронзительным взглядом, бросил с непонятной интонацией:

— Смотрю, ты влилась в коллектив? Может, тебя тут оставить?

Я снова едва не поперхнулась супом, забулькала, не в силах ни проглотить, ни прожевать горячую лапшу, ни высказать свое возмущение его вероломным предложением. Игра закончится, и детки вернутся к своей нормальной жизни. А мне куда возвращаться? Остаться в лесу или вернуться в город и жить на помойке? Вернуться к Бринцевичу? Ну да, так меня и приняли туда с распростертыми объятиями. Скорее уж меня упекут в обычный дурдом и превратят в овощ, как меня пугала баба Галя, успевшая в свое время и там «хлебнуть больничной баланды».

Видя мое возмущение и растерянный взгляд, Костик вдруг смягчился, обнял меня за плечи и дружески встряхнул, чуть не пролив горячую похлебку мне на колени. Проглотив, наконец, то, что было у меня во рту, я все равно не смогла подобрать подходящих слов, чтобы выразить ему свое несогласие. Я поставила тарелку на землю перед собой и воззрилась на него, постаравшись придать своему лицу гневное выражение.

— Ну ты гад, — сказала я спокойно. По-моему, гневное лицо мне не удалось.

Он рассмеялся, вскочил и снова куда-то умчался. Я осталась сидеть, мрачно продумывая варианты. Если он меня не дразнил, а действительно намеревался бросить тут, то мне придется самой принимать какие-то меры к выживанию. Самое простое, конечно, завести тут друзей, особенно среди мужчин, «сесть на хвост», что называется, и прикинуться беспомощной овцой, каковой я, по сути, и являлась.

Есть еще вариант. Обратиться к властям и попытаться вернуть себе свою личность. Ведь где-то должны были остаться документы, кто-то из моей «прошлой жизни» мог меня вспомнить. Однако, учитывая недавние события, с которых начинались мои воспоминания, вряд ли это был наилучший для меня выход. Власти, конечно, обрадуются, заполучив человека, устроившего тот чудовищный взрыв, и в какой-то мере они позаботятся о моем дальнейшем беззаботном существовании — в тюрьме или, опять-таки, в психушке. Но вряд ли это существование будет безоблачным…

Пока я сидела, озадаченная Костиной выходкой, и пялилась в остывающий суп, стоящий передо мной на земле, ко мне подсел Глюк, видимо, наблюдавший со стороны всю сцену.

— Да ты не переживай, Ривер. Мы тебя прикроем. Что нам федералы! Вряд ли они смогут взять штурмом наше поселение. Это лучшая крепость на полигоне.

Я невольно оглянулась на сооружение с внушительными бревнами вместо стен и подъемным мостом через маленькую канаву.

— А вообще-то я не пойму, он тебе кто? — парнишка неопределенно махнул головой, но я поняла, что он спрашивал об этом моем странном товарище.

— Понятия не имею, — честно призналась я.

— Странные у вас отношения, — доверительно сообщил мне Глюк, глядя на меня слегка прищуренными глазами. Прищур у него был не как у Костика: тот как будто пытался прожечь взглядом. А у этого в глазах плясали веселые чертики, и сам он всегда ходил со слегка перекошенным ртом, как будто пытался спрятать улыбку, готовую появиться на лице в любой момент. Наверное, за это его все и любили.

— Точно, — поддакнула я, — странные.

— Вроде вы вот и спите в обнимку, по крайней мере в одной палатке, и ест он из твоей тарелки… А ведете себя как чужие друг другу. — продолжал он делиться наблюдениями. — Вы родственники или как?

Я покачала головой.

— Он просто мой спутник. Ну, или компаньон.

— В смысле — ты его компаньонка? — глаза парня удивленно расширились, как будто я снова сказанула что-то неприличное.

Я снова взяла тарелку у руки и принялась доедать, ожидая продолжения.

Глюк понял, что ответа от меня так просто не добьешься, но сдаваться не собирался.

— А почему ты почти не играешь? У тебя же роль.

— Это не роль, — вздохнула я — и я не Ривер.

— Ну да, я понял. Компаньонка. К тому же Саймона я как-то встречал в «мастерятнике»… — он продолжал задумчиво на меня смотреть, жуя травинку.