Тот печально посмотрел на него, поднял изможденный палец кверху и нарисовал в воздухе спираль, изображая дым от печей крематория. Но только что прибывший Зигберт понятия не имел, что значит этот жест.

«Еврей, выросший в те годы в Германии, – объяснял впоследствии Зигги репортеру, – мог ожидать, что его будут бить и унижать. Но газовая камера? Крематорий? К такому мы не были готовы. Смрад и дым из печей – и они делали это с детьми! Они делали это с детьми! Я до сих пор слышу крики детей, которых отрывали от родителей. Не могу ничего поделать с воспоминаниями. Я до сих пор говорю Всевышнему, что если перестану слышать эти крики, то буду чаще ходить в синагогу. Языки пламени, вырывающиеся из крематориев, омерзительный смрад – все это было невероятно».

Зигберт вновь осмотрел очередь справа и заметил девушку в темно-зеленом пальто. Как будто увидев ее впервые, он подумал: «Она выглядит такой юной и невинной». Когда охранники уводили ее от остальных, на платформу падал снег. Мгновеньем позже ее не стало.

Зигберта вместе с тридцатью другими узниками, признанными годными к работе, втолкнули в грузовик, который вскоре тронулся в ночную тьму. Не прошло и двадцати минут, как они приехали в Буна-Моновиц – отделение Освенцима, в котором находились фабрики рабского труда. Из ближайших зданий доносился запах синтетического каучука.

«Как только мы приехали, нас отправили под так называемый душ – в ледяную воду, – вспоминал он. – Потом нас заставили быстро одеться в полосатые робы, шапочки и рваные туфли с деревянными подошвами. Потом нам обрили головы и заставили бежать в другое здание, метрах в ста от первого, чтобы нам на руке вытатуировали лагерные номера. Несколько человек во время бега упали в грязь, но мы быстро научились не оглядываться: если охранник ловил тебя на этом, тебя избивали. Грязь была повсюду, везде были лужи, а те, кто упал и лежал в грязи и пыли, даже уже не казались людьми. Они выглядели как кучи лохмотьев».

Попав внутрь, Зигберт оказался перед узником, одетым в белую куртку поверх полосатой робы и штанов. Тот вонзил в левую руку Зигберта иглу, и кровь лилась струей, пока на руке татуировался номер 104732 [10] .

Отойдя, Зигберт безуспешно попытался высосать чернила. Тут к нему и остальным подошли капо – узники, назначенные эсэсовцами надзирать за принудительным трудом, – и погнали всех по баракам. Он в изнеможении опустился на деревянную койку, покрытую тонким слоем соломы. Сквозь деревянные стены барака он слышал выстрелы и крики людей. Впоследствии он узнал, что это расстреливали узников, пытавшихся сбежать. Другие, как он тоже выяснил позже, лишившись всех надежд на спасение, решали совершить самоубийство, бросаясь на колючую проволоку под напряжением, ограждавшую лагерь.

В три или четыре утра – времени никто не знал, но было еще темно – в барак вломился охранник, криками приказав заключенным строиться. Как только они выстроились в шеренгу, он завопил: M"utzen auf! M"utzen ab! Зигберт свободно говорил по-немецки и сразу понял слова и стоявшую за ними браваду. Ему доводилось сталкиваться с такими типами в Кроянке. Они требовали от евреев уважения, так что он встал по стойке смирно, щелкнул каблуками, сорвал шапку, отдал честь и пролаял: Jawohl, Herr Kommandant! – «Да, господин комендант!» Это был умный ход со стороны Зигфрида – психологически завоевать доверие охранника, сразу присвоив ему звание начальника лагеря. Охранник улыбнулся.

Некоторые из новоприбывших по-немецки не говорили и не знали, что M"utzen auf! M"utzen ab! – это «Снять шапки! Надеть шапки!» [11] , поэтому шапок и не сняли.

«За неподчинение приказаниям охранник избил троих, – вспоминал Зигги, – в назидание другим узникам: дескать, вот что будет с ними, если не реагировать на приказы. Так-то нас встретили в первый день, и охранник повторял ту же процедуру с каждой партией новоприбывших. По любому поводу, если чья-то рука поднималась недостаточно быстро или недостаточно высоко – или не поднималась вовсе, он брал кусок резинового шланга, армированный медной проволокой, и избивал таких людей. Был у него и другой способ причинять боль: если недостаточно быстро реагировать на его команды, он бил тебя кулаком и потом добавлял локтем. Если ты переносил первый удар, второй тебя добивал. То же самое следовало, если узники не заправляли кровать так, как ему нравилось, – продолжал Зигги. – Это была всего лишь горсть соломы, измазанная мочой и фекалиями, наброшенная на деревянные доски и прикрытая бумажным одеялом, так что, казалось бы, заправить постель было несложно. Но охранники были садистами, которые готовы были убивать по любому поводу; особенно жестоким был этот первый. Он получал огромное удовольствие, избивая до смерти любого, кто носил очки или просто выглядел умным или образованным. Нацисты открыли все тюрьмы Германии и приняли на работу в лагеря закоренелых преступников, которых сделали надсмотрщиками над такими детьми, как я, а также над священниками, юристами, учителями и всеми, кого считали своими врагами» [12] .

«Понимаете, – рассказывал Зигги интервьюеру, – я мог перехитрить охранников и поэтому чувствовал свое превосходство. Я ненавидел их. Я ненавидел их жестокость, их бесчеловечность. Я считал себя сильнее и умнее и с детства был уверен в себе. С детства я считал себя очень умным человеком. Так что, несмотря на их оружие и все эти убийства, я чувствовал свое превосходство. В этом, безусловно, была определенная наглость – частично оправданная, а частично нет, но даже в такой безнадежной ситуации я смотрел на них сверху вниз».

С 1933 по 1945 год в нацистской Германии было создано около 42 000 различных лагерей для заключения евреев и других «врагов рейха», собранных со всей Европы: концентрационные лагеря, трудовые лагеря, лагеря для военнопленных, пересыльные лагеря, а также центры убийств, именовавшиеся лагерями уничтожения или лагерями смерти [13] .

Освенцим был не только крупнейшим концентрационным лагерем, но и самым большим лагерем смерти.

Чтобы дать место растущему числу узников, немцы освободили около 47 квадратных километров земли от местных жителей. После эвакуации жителей шести близлежащих деревень площадь Освенцима составила более 4000 гектаров. В трех километрах от главного лагеря находилась станция, куда днем и ночью приходили поезда с депортированными. В Освенциме было уничтожено от 1,1 до 1,3 миллиона человек, включая синти и рома («цыган»), советских военнопленных, политических заключенных и «антисоциальные элементы». Но девять из десяти жертв Освенцима были евреями.