Она выключила телевизор, нажала на крышку блестящей сигаретницы, стоящей посреди журнального столика рядом с большой хрустальной пепельницей, ловко ухватила выскочившую сигарету, чиркнула не спеша зажигалкой, затянулась со вкусом, щуря левый глаз от тоненькой струйки дыма, и я обратил внимание на то, какие у нее маленькие руки – короткие пухлые пальчики с длинными полированными ногтями. Странно было видеть у такой крупной женщины эти жирные когтистые лапки.

– Я вам все охотно расскажу. Но перед тем, как ответить на все ваши вопросы, хотела бы и вам задать – всего один…

– Прошу вас.

– А вы кто такой? Вы откуда взялись?

– Взялся я из Москвы, сюда приехал на похороны своего старого учителя, зовут меня Станислав Павлович Тихонов, работаю я в Московском уголовном розыске, по званию я майор милиции. И все это вы, Клавдия Сергеевна, прекрасно знаете…

– Это-то я все знаю, – махнула она рукой. – Неведомо мне только – в каком вы значении здесь-то сидите и вопросы мне задаете? У вас задание есть? Или самоуправничаете?

Молодец Клавдия Сергеевна! Бой-баба. Большую жизнь прожила в торговле! Я засмеялся и мягко ответил:

– У меня есть задание. Я его сам себе дал. Самоуправно…

– Да-а? – зловеще протянула Клавдия. – Очень интересно! Думаю, что правильно будет к вам письмо официальное на работу прислать – начальству вашему и в парторганизацию! Пусть они поинтересуются, как вы тут своими правами и красной книжечкой фигурируете, выгораживаете дружков своих. Или родственников, точно не знаю…

Я жалобно перебил ее:

– Окститесь, Клавдия Сергеевна! Мой дружок и родственник, которого я выгораживаю, на кладбище лежит. Поздно мне его выгораживать…

– Его-то поздно! А меня срамить – по городу ходить с вопросами – не поздно! Я-то еще не померла! Да вам меня не очернить, меня здесь знают, слава богу, не один год! Так что я завтра вам такое письмо организую – и от властей, и от городской общественности. Надеюсь, вам разобъяснят, как себе самому давать задания по личным делам на государственной службе…

Ну что же, пожалуй, пора дать этой зарвавшейся девушке укорот, она и так далековато забралась от сознания своей безнаказанности.

Усмехнулся и сказал ласково:

– Мне кажется, что у вас, Клавдия Сергеевна, это становится хобби – загружать работой службы Министерства связи…

Она побледнела, желваки на щеках зачугунели.

– Вы что хотите этим сказать?

– Что вы ошибочно полагаете, будто мои расспросы – это мое частное дело. Мне кажется, что оно уже стало и вашим делом. А поскольку вы со мной говорить не желаете, то завтра я пойду к городскому прокурору, и завтра же, кстати, возвращается начальник управления внутренних дел. Вызовут нас официальной повесткой и будут допрашивать. Вы меня понимаете? Допрашивать, а не разговаривать…

– О чем же это вы хотите меня допрашивать, интересно знать? – подбоченилась Салтыкова.

– Обо всем, что вы можете знать по поводу такого из ряда вон выходящего случая. О несчастье, взволновавшем весь город! Каждый честный человек, которому хоть крупица малая известна, должен был бы не права качать, а постараться помочь разобраться во всей этой печальной истории…

– Так, по-вашему, выходит, что я не честный человек? – с вызовом спросила она.

– Я ничего подобного не говорил, – твердо отрезал я. – Я пришел к вам за ответом на несколько вопросов, а вы решили меня пугануть. Вы напрягитесь, подумайте маленько – вам ли меня стращать?

– Ну и вы меня не напугаете, – поехала она потихоньку на попятную.

– А я вас и не собирался пугать. Я задал вам ясный вопрос: что произошло между вами и покойным Коростылевым?

– Да ничего не произошло! Вздорный, завистливый старик был, прости господи! Вы-то думаете, вам тут все вздыхают горько, слезы рукавами вытирают – что все в трауре глубоком! А я человек прямой и врать не стану – всем он тут надоел, во все дела лез, как клещ липучий. Все ему – и нечестные, и несовестливые, и не такие, и не сякие! Один он праведник, добрым словом сыт! Тьфу, надоел…

Я сидел, опустив глаза, и испытывал боль, будто била она меня с размаху по щекам своими маленькими когтистыми лапками. Боялся взглянуть ей в лицо, закричать, ударить. Только крепче сжимал ладони одну в другой, чтобы не так заметно тряслись руки. И спросил ее негромко:

– Что же вам лично плохого причинил Коростылев?

– Мне? Да мне он и не мог ничего сделать – руки коротки! На ребенке хотел отыграться! Нашел, старый пень, с кем счеты сводить!

– За что же он с Настей мог счеты сводить?