Я шел своей дорогой, едва взглянув на уединенную белую виллу, которую видел по пути наверх, однако отметил, что в трех или четырех окнах зажегся свет.

Паника во мне немного улеглась, пока я торопливо шагал по тропе. Мне было тяжело бросать Хелен там, внизу, однако я был уверен, что она мертва, и сказал себе, что необходимо подумать о своем будущем.

К тому моменту, когда я достиг садовых ворот, я уже справился с первым потрясением, вызванным ее смертью, и голова у меня снова заработала.

Я понимал, что самое правильное – вызвать полицию. Я сказал себе: если сделаю чистосердечное признание, расскажу, что собирался прожить с этой девушкой месяц на вилле, объясню, как именно обнаружил ее тело, у них не будет причин мне не поверить. По крайней мере, они не смогут поймать меня на лжи. Но если я буду сидеть тихо, а они по какой-то несчастливой случайности вычислят меня, то совершенно справедливо заподозрят, что я причастен к ее гибели.

Эти рассуждения показались бы мне верными, если бы не новая работа: я хотел возглавить отдел международных новостей больше всего на свете. Я знал, что должности мне не видать, если Чалмерз узнает правду. Просто безумие отказываться от собственного будущего, а сообщить полиции правду – верный способ потерять все. Если не буду высовываться, если мне повезет, есть шанс благополучно выпутаться.

На самом деле, говорил я себе, ничего у нас с Хелен и не было. Я даже не был влюблен в эту девушку. Просто глупо и безответственно поддался порыву. И Хелен виновата в этом больше меня. Она поощряла меня. Она все организовала. По словам Максвелла, она была опытной соблазнительницей. У нее репутация женщины, приносящей мужчинам только беды. Я буду дурак, если не попытаюсь себя обезопасить.

Сняв камень с души, я успокоился.

«Ладно, – подумал я, – необходимо сделать так, чтобы никто и никогда не узнал, что я побывал здесь. Я должен обеспечить себе алиби».

Я уже успел миновать ворота и шел через сад к вилле. Остановился, чтобы взглянуть на часы. Была половина девятого. «Максвелл с Джиной уверены, что я в Венеции. У меня нет ни малейшей надежды попасть отсюда в Венецию этим же вечером. Единственный шанс обеспечить себе алиби – вернуться обратно в Рим. Если хоть немного повезет, я буду там в три часа ночи. На следующее утро приду в контору с утра пораньше и скажу, что передумал насчет Венеции, а вместо этого остался в Риме, чтобы закончить главу романа, который сейчас пишу».

Алиби так себе, но это было лучшее, что пришло мне в голову в тот момент. В этом случае полиция с легкостью докажет, что я не приезжал в Венецию, но и не сможет опровергнуть мои слова, что я провел весь день в своей квартире в пентхаусе. В мою квартиру вела отдельная лестница, и никто никогда не видел, как я вхожу и выхожу.

Зря я не поехал сюда на машине! Как было бы просто вернуться в Рим, если бы я был на машине. Я не рискну взять «линкольн» с откидным верхом, который уже видел за поворотом садовой дорожки.

Женщина из деревни, нанятая Хелен помогать по хозяйству, наверняка знает, что Хелен приехала на машине. Если «линкольн» исчезнет, полиция может прийти к выводу, что смерть Хелен не была несчастным случаем.

Мне придется пешком вернуться в Сорренто, а потом попытаться сесть на поезд до Неаполя. Я понятия не имел, когда уходит последний поезд Сорренто – Неаполь, но подозревал, что, скорее всего, к тому времени, когда я преодолею пешком пять длинных миль, последний поезд уже уйдет. Я знал, что из Неаполя в Рим есть поезд в четверть двенадцатого, но до Неаполя еще нужно добраться. Я снова поглядел на «линкольн». Поборол искушение уехать на нем. Что бы я ни предпринял, нельзя усложнять сценарий сверх того, что уже имеется.

Обходя вокруг автомобиля и направляясь к подъездной дорожке, я обернулся на темную молчаливую виллу и испытал потрясение.

Может, мне показалось, что в гостиной промелькнула вспышка фонарика?

Быстро и беззвучно, с тяжело забившимся сердцем, я скорчился за машиной.

Я долго всматривался в окна гостиной, а затем снова заметил отблеск белого света, который тут же исчез.

Тяжело дыша, я ждал, выглядывая из-за капота автомобиля.

Свет снова вспыхнул. На этот раз он не гас несколько дольше.

Кто-то ходит по гостиной с фонариком!

Кто это может быть?

Точно не женщина из деревни. Ей незачем красться по дому в темноте. Она бы просто включила свет.

Теперь я по-настоящему разволновался. Пригибаясь пониже, я выбрался из-за «линкольна», пересек асфальтовую площадку, удаляясь от виллы, и в итоге оказался под благословенной сенью громадного куста гортензии, спрятался за ним и снова принялся всматриваться в окна.

Луч света двигался по гостиной так, как будто неведомый визитер что-то искал.