– Что с ним? Почему Цвейг не реагирует? – она была готова разрыдаться.

– Деточка, ему очень тяжело и больно. Наш бедный конь умирает.

Кейдж не верила словам, сорвавшимся с губ старушки. Как возможно представить, что здоровый и пылающий силой конь, каким девочка видела его ещё вчера, теперь мучительно болен, неспособный даже подняться с настила.

– Нет, того не может быть. Он не имеет права меня бросить. О, бедный Цвейг. Ему лишь надо чуточку полежать, чтобы я погладила его по загривку. И вот увидишь, всякая болезнь тут же отступит.

Девочка обхватила шею лошади и принялась успокаивать животное, гладя нежной ручонкой бежевую шерсть, пока с разноцветных ресниц градом сыпались горючие слёзы. Кейдж не могла остановиться, истерично глотая воздух дрожащими губами, но кислорода не хватало даже на полвдоха, отчего лицо девочки мгновенно забелело. И лишь красный нос, распухший от продолжительной истерики, выдавал истинные эмоции. Цвейг – самое дорогое, что есть в её жизни. Даже мать, Шон и все остальные братья не могли дать той близости, с которой верный скакун делился без остатка. И прямо сейчас лошадь умирала. Наконец, Кейдж смогла совладать с собой, обращаясь к старушке Лиэнорри:

– Отчего он заболел? Как теперь ему помочь? – наспех тараторила девочка, глотая слоги, прерываясь и начиная заново. В её юном сердечке буквально бушевало сострадание к животному.

– К сожалению, мы не в силах помочь ему. Уж больно много Цвейгу досталось овса. – тихо произнесла старушка.

– Я не понимаю, при чём здесь корм? И как он мог съесть больше положенного?

– А вот в этом и придётся разобраться мне в ближайшее время. Нашего бедного коня отравили. Кто-то проник в стены конюшни и отвязал Цвейга сразу же после тренировки, предварительно насыпав ему полное корыто.

Кейдж прекрасно помнила наставления Лиэнорри о том, как опасно кормить лошадей после тренировки. Чрезмерное переедание вместе с физическими нагрузками могли вызвать сильнейшие колики в брюхе, тем самым умертвить всякую здоровую лошадь. И что более важно, девочка всегда проверяла надёжность верёвки, чтобы Цвейг случайно не дотянулся до корма, ведь скакун тот ещё обжора. Но представить, что кто-то пробрался в конюшню и специально отвязал коня, дабы причинить страдание животному. Нет, в такое невозможно поверить, да и на всём белом свете не найдётся человека, готового на подобную губительную подлость. «Может, в силу своего почтенного возраста, Лиэнорри сама не скрепила чембур? Но ведь она не могла ещё и пополнить запасы корма, не убедившись в исправности крепежей. Нет, старушка попросту не могла так ошибиться, уж слишком опытным берейтором она являлась. К тому же в Янкрасе не сыскать человека, кто бы также блестяще разбирался в психологии, физиологии и анатомии лошадок. Значит, слова Лиэнорри правдивы и в происшествии с Цвейгом замешаны третьи лица. Но кто бы это мог быть?».

– Тише-тише, слезами горю не поможешь. – шептала Лиэнорри, стараясь успокоить юную девочку. Старушка сама еле сдерживалась, чтобы не разреветься, постоянно вытирая платком уголки морщинистых век. Ей тоже безумно обидно за своего питомца, что лежит на настиле, не в силах справиться с муками. Но более всего, старушка желала разобраться в происшествии, понять умысел и найти виновных. И что-то ей подсказывало, что в отравлении коня нет роковой случайности, значит, грядут куда более страшные события, чем смерть одного, пусть и самого крепкого жеребца. Подобные случаи уже происходили много лет назад. И ещё одного тёмного периода привычный мир может и не пережить. Посему Лиэнорри выглядела жутко обеспокоенной, сопоставляя факты в голове и теряясь в самых страшных догадках. Ей требовалось срочно обсудить свои домыслы с более опытными коллегами. А также посоветоваться с ними о судьбе Кейдж, ведь девочка видела вспышку света, незаметную для прочих людей. И если кандидатуру Харман утвердят, то старушке придётся изрядно повозиться, чтобы собрать все необходимые документы в разгар учебного процесса. «Ох, уж слишком много дел и так мало времени».

Трудно сказать, сколько часов провели подруги вместе, лёжа возле Цвейга, но с первыми лучами рассвета коня не стало. Лиэнорри и Кейдж не могли больше плакать, лишь молча смотрели друг на друга, обнимаясь и тихонько всхлипывая в полном опустошении. Для Кейдж смерть любимого коня стала самым жутким потрясением и болезненной утратой. «Как я теперь без тебя? Зачем мне возвращаться домой, когда тебя больше нет в моей жизни?». Только Лиэнорри знала, что для всякого конца – есть новое начало, более красочное, волшебное и счастливое, но не имела права поделиться той информацией с девочкой, пока не решится вопрос о зачислении Харман в ряды избранных. Потому и неумело скорбила, мучаясь от более глобальных опасений по сохранности всего человечества. Наконец, настала пора прощаться.

– Деточка, мне ещё столько всего предстоит сделать, да и тебе нужно возвращаться в постель, пока семья не проснулась. Сегодня нас всех ожидает крайне тяжёлый день.

– Лиэнорри, можешь пообещать мне? – с особой надеждой обратилась Кейдж.

– Что ты хочешь услышать, моя дорогая?

– Обещай мне, что никогда не бросишь меня. И совсем скоро мы снова увидимся.

– Ты даже не представляешь, насколько быстро произойдёт наша будущая встреча. Она обязательно удивит тебя. – заинтриговала Лиэнорри, провожая девочку до её дома. На прощание она поцеловала Кейдж в лоб и нежно обхватила её щёки, и не ушла, пока девочка не взобралась по канату в окно своей спальни. Как только стеклянная створка затворилась, старушка суетливо побежала обратно в конюшню, причитая и ворча о нехватке времени. Оставался лишь час до наступления светового дня – самый опасный период, когда душа особо уязвима, оставаясь на распутье между светлой и тёмной стороной. И Лиэнорри следовало охранять тело Цвейга, чтобы никто не смог посягнуть на его душу. Если всё произойдёт так, как того требуют правила, и не появится чужак, на чьих руках смерть скакуна, то старушка сможет завершить священный обряд.

– Кейдж, если то, что мне сказали – правда, тогда в ближайшие годы ты не выйдешь из спальни. – вопила мать, поднимаясь по ступенькам на второй этаж. Сэйла кричала так гневно, что прохудившиеся стенки деревянного дома дребезжали от страха, норовя рассыпаться в труху. Девочка вскочила с кровати, еле разлепляя уставшие глаза – после возвращения домой ей удалось выкроить лишь несколько часов для беспокойного сна. В руках Кейдж крепко сжимала фоторамку, где грациозно восседала на Цвейге летним солнечным утром. Вновь, как и прошлой ночью, к горлу подступил тошнотворный комок. В спальню зашла мать.