Она всё же могла пробудиться, причём время значения не имело. Через десять поколений, двадцать, тридцать — любой вариант.

Только об обретении настоящих волшебных способностей речи не шло. Наследственность проявлялась чертами характера и вот этим ощущением близкого, но недоступного могущества.

Ещё могли возникнуть «побочные способности» вроде той же защиты. Да, защита, которая мешала мне воздействовать на Тевлогия, брала своё начало именно здесь. Теперь я это поняла.

Чёрные сатиры с их склонностью к жестокости — вариант родства, увы, не лучший. Зато злость Тевлогия стала более чем понятна. Впрочем, оправдать его скользким «не мы такие, это жизнь виновата», мне не удалось.

Всегда есть выбор, и «святой» отец его сделал. Он не пытался перекроить себя, не пробовал измениться, даже наоборот, упивался этой злостью.

Рассказав о сообщнике-Митрике, Тевлогий упомянул сестру с племянником и признал, что с удовольствием на них отыгрывался. За всё! За дурную погоду и за малое количество податей, за чай, который оказался слишком горячим, и за соседа, наступившего на ногу с утра. За белый день, чёрную ночь и сам воздух, которым мы дышим!

А в последние месяцы у Тевлогия появился дополнительный повод для нервов, неудовольствий и срывов — его грандиозный план. Ведь он сразу понял, насколько полезным может быть божественный артефакт…

Едва речь зашла о планах, служитель вспомнил меня, Амирин — оказалось, я стала первой, кто «всё испортил».

— Лавочница возомнила себя шпионкой! — рыкнул он с ненавистью. — Что она ко мне прицепилась? Где был закон? Почему он допускает преследование честных горожан?

Затем досталось… ну, в общем-то, опять мне. Тевлогий помянул крепким словом Фею Желаний с её алтарём — из-за ажиотажа и выставленной в переулке охраны вход в потайной тоннель стал недоступен.

Тевлогия лишили возможности регулярно подпитываться, ему пришлось пробираться в центральный зал напрямую, и это было нелегко, ведь зал-то закрыт.

— Но ты хуже всех! — прохрипел служитель, сверкая глазами на Грэма. Лицо Тевлогия, кстати, постепенно возвращалось к нормальному состоянию, ноги тоже начали меняться, обращаясь в человеческие. — Эти твои облавы, рейды, конфискация…

Тевлогий говорил про амулет.

Осознав, что божественный артефакт усиливает его нечеловеческую сущность, Тевлогий решил воспользоваться грядущим переносом алтаря и напитаться под завязку. Хотел получить настоящее могущество, пробудить в себе волшебную кровь. Церемония была идеальным шансом — ведь алтарь поднимут, возможно даже извлекут артефакт.

Вот он и решил быть тут, и уговорил отца Митрика, посулив золотые горы. Вместе придумали как заменить на церемонии настоятеля, и даже отыскали способ, но тут вмешался Грэм.

— Я тогда чуть с ума не сошёл от злости! — рыкнул Тевлогий.

А мне вспомнилась Наура, ей тогда снова досталось…

— Так что с настоятелем? Ты его убил? — Грэм посуровел.

— Нет! — воскликнул Тевлогий. — Настоятель только усыплён!

Я решила, что это милосердие, но сейчас, подчинённый приказу Грэма, Тевлогий не мог лгать. И он сказал про целесообразность — мол, возиться с трупом сложнее.

Более того, если бы всё пошло по плану, никто бы не заметил. Даже настоятель — для него уже был готов элексир внушения и история о том, что память пропала сама собой. Ведь когда речь о чудесах вроде переноса алтаря возможно всё.

— Замечательно, — фыркнул на это Грэм.

Божественный близнец заметно остыл. Грэм вообще отходчивый, как я успела заметить.

А Тевлогий обмяк, из него словно кости вынули. И всё бы хорошо, но тут не выдержал архиепископ:

— Тевлогий, как же так? Зачем? Ты всегда казался таким хорошим, таким добрым человеком. Я лично выписывал тебе рекомендацию для поступления на службу…

Архиепископ говорил искренне, осуждения в его голосе не звучало, но Тевлогий вспыхнул. Зарычал, и его прорвало:

— Как? Зачем? Ты шутишь или издеваешься? Впрочем, разве ты способен понять простого смертного! К твоим услугам всё королевство, и даже сам король, — Тевлогий кивнул на Фрола, — говорит с тобой, прислушивается к тебе! А я… я… сколько ни бейся, только мелкий служитель, щепка, которую и не заметишь. А я хочу другой жизни! Хочу быть значимым! Обрести силу, власть, могущество. Хочу быть! Повелевать!

Глаза Тевлогия снова стали красными и опять проявились клыки — наследие чёрных сатиров. Зато ноги окончательно вернулись в обычную форму, и невидимые простым взглядом щупальца уже не пытались ловить божественный «туман».

Архиепископ потупился, а Тевлогий перевёл бешеный взгляд на Грэма. Тот заломил бровь, как бы спрашивая «что ещё?» и служитель опять сорвался.

Очень глупо угрожать богу, но кое-кому вступило в голову. Впрочем, какая-то логика в этих пропитанных ядом словах тоже была: