Многие стояли апатично, не проявляя интереса к речам и разговорам. Они просто ждали, когда им разрешат уже отправиться, как они надеялись, домой.

Дождь, утихший было, стал усиливаться. Митинг еще не начался, а поле уже сделалось скользким от жирной грязи. Срезанные по плечи Сашины волосы намокли и прилипли к лицу и шее.

Саша рассмотрела рыжего Лексу, проталкивающегося к ней. Она уже третий раз посылала его проведать, как там командир. Их взгляды встретились и Лекса отрицательно качнул головой.

Князев не очнулся.

Ждать больше нечего. Пора начинать. Саша повернулась было, чтоб отойти от тех, кто только и мог бы прикрыть ей спину. В последнюю секунду все же дернула к себе за руку Ваньку и крепко обняла его — как тогда, на холме.

— Все будет хорошо, — прошептала Саша. — Запомни: мы до конца остаемся свободными, только это и важно.

— Я знаю, — ответил ее сын.

Обычно Саша стояла у командира за плечом. Сейчас она сделала бы шаг и выступила из-за плеча Князева. Второй шаг — обошла его. Третий шаг — вышла вперед.

До последней секунды она надеялась, что командир восстанет от своего смертного сна, придет сюда и все исправит. Но чуда не случилось. Она обходила пустоту.

Привычно глубоко вдохнула и начала говорить от диафрагмы, посылая голос вперед:

— Товарищи! Мы прошли через испытания!

— Что-то тебя не было с нами в этих испытаниях, комиссар! — выкрикнули откуда-то слева.

— Тамбовский волк тебе товарищ! — из центра.

— Баста! Навоевались! Домой!

Толпа засмеялась. Саша медленно пошла вперед, чтоб, когда по ней станут стрелять, те, кто дорог ей, не оказались на линии огня. Как там, на исповеди — к сердцу пожара. Только бы не поскользнуться и не упасть. Руки чуть развела ладонями вперед, демонстрируя отсутствие оружия.

Она была одна — и не была. Сколько таких же, как она, комиссаров в эти дни стояли перед своими частями, поднимая людей на бой, в котором невозможно победить? Те, кто в этой попытке погибал, вставали за плечами оставшихся. Кто не мог утвердить свою правду своей жизнью, тот утверждал ее своей смертью.

Живые не заставят ее сдаться, потому что мертвые не позволят ей сдаться. Мертвые ничего не боятся. Мертвых нельзя переубедить. Мертвые всегда правы.

Саша выждала, пока смех уляжется, и попыталась снова:

— Наш командир очнется скоро. Как вы будете смотреть ему в глаза, если он проснется в плену? Мы вышли на бой за общее дело народа, и теперь народ нуждается в нас, как никогда прежде!

— Большевики — не народ!.. Земли и мира!.. Смерть коммунистам! Долой комиссародержавие!

— Командир ясно сказал: комиссара всем слушаться! — пытался урезонить толпу кто-то из ротных.

— Она заморочила командира и сгубила его! — возражали ему. — Ты чего это, в сговоре, что ли, с ней?

Толпа гудела, шла волнами. Что бы она сейчас ни сказала, ее не услышат, не станут слушать. Слова, рождавшиеся в ее сердце, появлялись на свет мертвыми. И все же заорала со всей силы легких, срывая голос:

— Вы воевали за свободу! Почему отказываетесь от нее теперь?

— Ой, хватит. Натерпелись мы комиссарской брехни, довольно с нас. — Мельников. Ему сразу удалось то, что не выходило сейчас у Саши: его слушали. — Командир, видать, не выйдет к нам сегодня. А ведь пока комиссарша не вернулась из плена незнамо как, он был на ногах! Сами видите, братцы, куда большевички нас привели. И все им мало, прорвам! Сколько уже кровушки нашей выпили, ан нет, продолжай ее проливать им в угоду!

Толпа загудела, теперь скорее одобрительно.

— Они обещали нам равенство, а дали диктатуру! — кричал Мельников, распаляя толпу и себя. — Обещали хлеб, а дали голод! Обещали мир, а дали братоубийственную войну! Новый порядок — это порядок! Хватит умирать за кровавых комиссаров! Поживем наконец за себя, братва!

Мельников подчеркнуто медленно достал и направил на Сашу наган. Там, у амбара, он мог совершить разве что простое насилие, теперь же устремления собравшихся здесь людей давали ему власть. Он намеревался произвести не убийство, но казнь. Многие отводили глаза, но никто не пытался его остановить. Не все одобряли происходящее, но все осознавали его неизбежность. Саша стояла между ними и тем, что они полагали возвращением домой.

— Смерть коммунистам и комиссарам! — торжествующе проорал Мельников и нажал на спуск.

Саша подняла глаза к плачущему небу.

И пропустила момент, когда белобрысый мальчик встал между ней и предназначенной ей пулей.

Саша кинулась вперед и вниз, рухнула на колени и успела подхватить на руки падающего Ваньку. Обняла, прижала к себе, закрыла ладонью дыру в его груди. Сердце его сократилось еще дважды, выталкивая кровь из раны, и остановилось. Голубые глаза застыли.

— Братцы, он же… я же… — пролепетал Мельников в обрушившейся на поле тишине. Выстрелы прогремели одновременно — десяток, два десятка? — и со всех сторон. За Ваньку пятьдесят первый готов был порвать любого. На секунду тело Мельникова замерло, словно удержанное в воздухе потоком свинца. Кровь била фонтанами сразу из нескольких перебитых артерий. Гора мяса, бывшего только что человеком, тяжело рухнула на грязную землю.