Шрифт:
– Поздно… Я, пожалуй, пойду, – он быстро собрал мольберт и кисти и, опустив голову, пошёл к выходу.
Почти бегом бросился он по переулку, прочь от дома Ады, понимая, что отныне вся его жизнь переменилась.
Глава 2
В течение недели Георг неоднократно зарекался никогда больше не встречаться с Адой, но потом менял своё решение. Он мысленно метался то в одну, то в другую сторону. Наконец непреодолимое желание видеть свою музу превысило оскорблённое самолюбие молодого мужчины.
«Ада говорила, что мы продолжим работу через неделю, хорошо, продолжим, а там – будь что будет. Лишь бы она согласилась встретиться! Я напишу такой её портрет, что она увидит во мне настоящего художника и мужчину, – лихорадочно думал он. – Портрет должен превзойти всё, что я писал до этого».
Боль, которую он испытал во время их последней встречи, не утихла, нет, но он уже научился справляться с этой болью, стараясь загнать её в дальние уголки своего сердца, а там, в самой глубине, словно упрямый росток, зарождалась надежда на счастье.
В конце недели он позвонил Аде и, придав голосу бодрые интонации, как ни в чём не бывало, спросил, во сколько завтра они продолжат работу.
– Вы всё-таки хотите писать мой портрет? Вот как… Но это пока невозможно, я улетаю раньше, чем планировала, уже завтра утром, так сложились обстоятельства. Вы ещё чудом меня застали. Диктуйте свой телефон.
– Что случилось? Из-за чего такая спешка? – спросил Георг и назвал номер своего телефона.
– Я потом вам всё объясню, позвоню из Италии, а сейчас мне пора собираться. Милый мальчик, удачи во всём!
– Когда мне ждать звонка?
– Этого я не знаю, но позвоню обязательно.
– Удачного полёта!
Прошло более двух недель, но звонка от Ады не было. Георг работал как одержимый – продолжал писать портрет своей музы и начал новые картины.
Его бывший учитель как-то зашёл к нему и удивился:
– Да ты делаешь успехи! У тебя появился неповторимый почерк. Это очень важно для художника. Мне всегда хотелось, чтобы ты раскрылся в полной мере. Видимо, что-то воодушевило тебя – чувствуется такой подъём!
– Есть причина, но мне не хотелось бы об этом говорить.
– Ты прав, храни свою тайну. В жизни каждого человека должно быть место для тайны. Успехов тебе! Если ты и дальше будешь так писать, можно будет организовать выставку твоих работ в одной из крупных галерей. Я помогу тебе в этом.
– Благодарю вас за такую оценку и желание помочь.
Михаил пригласил Георга отпраздновать в конце недели день своего рождения в ресторане на Арбате.
– Соберётся небольшая компания, будут все свои, – сказал он, – моя девушка Елена, друг нашего золотого детства Даниил, если только выберет время, и Стас с Лерой. Кстати, эта красавица передавала тебе привет.
– Спасибо за приглашение, старик. Во сколько собираемся?
– В четыре. Хотел спросить: был ли звонок от Ады?
– До сих пор не было. Я уже не знаю, что и думать, но чувствую, что в её жизни происходит что-то серьёзное.
– Не переживай, она позвонит, я уверен. До встречи.
Пожелание Михаила не переживать нисколько не помогло Георгу – он стал плохо спать, мысли бежали по кругу, и даже работа уже не спасала. Вечером следующего дня у него поднялась температура, начался озноб, и он слёг.
– К сожалению, я не смогу приехать в ресторан, неожиданно разболелся, – сказал он Михаилу по телефону. – Подарок за мной.
– Какой там подарок! Ты выздоравливай – это главное! Завтра я тебя навещу.
– Спасибо, не надо. Хочу спокойно отлежаться. Мама уже приезжала ко мне на квартиру, привезла лекарства.
– Давай-давай, выкарабкивайся, не раскисай! О тебе спрашивала Лера, проявляла большой интерес, говорила, что видела несколько твоих работ на одной выставке, но, мне кажется, её интересуешь именно ты.
– Что за ерунда! – удивился Георг. – У неё есть Стас, я-то ей зачем?
– Она к тебе явно неравнодушна.
– Прямо мексиканский сериал какой-то под названием «Сердце куклы». Она меня вовсе не волнует, в ней нет изюминки, загадки, а для меня это важно. Лера просто хорошенькая куколка, довольно примитивная…
– Она не так глупа, как тебе кажется.
– Всего лишь практичная, цепкая и с амбициями. Так я её почувствовал.
– Нельзя требовать от людей слишком многого. Не могут же все быть яркими, умными, глубокими, да ещё и бескорыстными.