— Того, — стискивая мою ладонь, шипит сквозь зубы. — Ты че, Лисица, думала, что я поведусь? Совсем ку-ку, что ли?

— Рооома, — пытаюсь выдрать свою руку из его мертвой хватки, но все тщетно.

— Будешь сопротивляться поцелую тебя прямо здесь, — огорошивает он.

— Спятил? — опускаю глаза, потому что толпящиеся в холле старшеклассники начинают бросать в нашу сторону любопытные взгляды. — Кошмар…

— Пусть-пусть смотрят, — ухмыляется он довольно.

Мы поднимаемся на третий этаж, и я старательно пытаюсь выстроить перед собой некую мифическую стену, чтобы не погибнуть от того внимания, которое обеспечил мне сегодня Беркутов. Заворачиваем за угол, и я предпринимаю еще одну попытку «побега», так как замечаю в рекреации горстку наших одноклассников, сбившихся в кучку у кабинета.

Атас полный! Складывается ощущение, будто иду на публичную казнь, ведь по мере нашего приближения, шумные разговоры начинают подозрительно стихать, а точнее преобразовываться в нескладный шепот.

Одноклассники откровенно пялятся на наши руки и, как им кажется, незаметно толкаются локтями. Девицы изумленно хлопают ресницами, а парни — оживленно переговариваются. Правда до тех пор, пока мы не подходим совсем близко. Цыбин даже очки свои достает, дабы проверить, не обман ли это зрения.

— Салют, народ, че застыли? — обращается к присутствующим Рома, и они начинают невпопад отвечать на его приветствие.

Здоровается за руку с некоторыми парнями, но и мою вспотевшую от волнения ладонь не отпускает.

— Пилюгин рот закрой, гланды проветришь, — бросает бывшему товарищу.

Боже ж мой! Я словно голая перед ними стою. Эти взгляды… полны недоумения и немого вопроса. Я, должно быть, уже красная как рак. Их реакция ожидаема: мы с Беркутовым воевали на протяжении двух лет. А теперь… надо ж как бывает, кто бы мог подумать.

Абрамов, занявший подоконник, отрывается от чтения своей книги, и наши взгляды всего на секунду, но пересекаются. Удивительно, но кроме некоего оттенка интереса, в его глазах я не замечаю ничего.

— Привет-привет, ребятки, — Сашка, глядя на нас, улыбается во все тридцать два. Даже слишком широко, пожалуй.

— Вы че замутили? — громко и беспардонно интересуется Полина, бывшая подружка Вероники Грановской.

— Да, — Ромка обнимает меня, притягивая ближе. — Не тем мы с Лисицыной все эти годы занимались, — вздыхает театрально, а затем, как и обещал, лезет целоваться, но слава богу, лишь коротко касается губами моего лба.

— Рома, — мои щеки вспыхивают как маков цвет.

Что уж там! Я готова прямо сейчас хлопнуться в обморок, вон даже голова кружиться начинает. Устроил мне самое настоящее испытание, да еще и без предупреждения!

ПРИБЬЮ ЕГО! И даже отодвинуться ведь не позволяет.

— Ну нонсенс просто, — за секунду до звонка комментирует эту дикую для общества новость Антипова, главная сплетница Гимназии имени Попова.

— Заходим! — горланит Элеонора Андреевна. Мельком цепляется взглядом за нашу пару, и уголок ее губ едва заметно приподнимается вверх. — Беркутов! Отлепись уже от Лисицыной.

— Не могу, Элеонора Андреевна, как магнитом тянет, — заявляет он во всеуслышание.

Ну все, ему точно конец на следующей перемене!

— Надолго ли, — раздается за спиной ядовитое шипение обитающих на данной местности гадюк.

И вот вроде сказано тихо, но явно с тем расчетом, чтобы я услышала.

— Навсегда, Лисицына, — склоняясь к моему уху, горячо шепчет Рома.

И пусть это звучит чересчур поэтично, глупое девичье сердце в ту самую секунду наполняется теплом…

Глава 90

АЛЕНА

Вечер пятницы. Когда Екатерина в замызганном халате, с немытой головой появляется на кухне, я жарю картошку, а сестра сидит за столом и старательно выводит по линиям буквы.

— Ну-к, включи «Поле Чудес», — командует мать, открывая настежь дверцу холодильника.

Щелкаю пультом и возвращаюсь к плите, она же в этот момент ставит на стол бутылку «Лыхны». Как же я ненавижу алкоголь, абсолютно во всех его проявлениях! Прямо-таки до физически ощутимой тошноты!

— О, че, молодец, — забирает прописи Ульяны и некоторое время их рассматривает. — Мож в школу отдадим ее осенью, а, Ляль?

— Ей еще рано, — качаю головой, помешивая картошку. — Через год пойдет.

— Ну и то верно, — возвращает улыбающейся Ульяне книжку и легким движением руки открывает бутылку, чтобы заполнить свой стакан пурпурной жидкостью.

— Мамочка, — мелкая слезает со стула и подходит к ней. Берет ее за руку, и в это самое мгновение мне на сердце словно воск раскаленный капает.