Стефания продефилировала прямо перед носом помощника режиссера, пока не дошла до Аркаши, сидевшего в первом ряду. Тот, удостоив ее мимолетным взглядом, холодно и отстраненно проговорил чужим голосом:

– Ты соображаешь, что творишь, а? Ты новости открывала вообще?

– Зачем, если я и так знаю, что там пишут? Это же я главное действующее лицо. Могу рассказать подробности.

– А ты их помнишь, подробности?

– То, что было до фонтана или после? – смеясь, закусила она губу и сунула Аркаше кофе, усаживаясь рядом.

– Переодеваться чеши, дура! Нам еще работать весь день! Ты хоть в состоянии?

– Скажи мне честно, Аркаш, ты помнишь хоть один случай, чтобы я была не в состоянии?

– Я боюсь, что однажды ты нас подведешь. Такие, как ты, сгорают быстро.

– От алкоголизма? – хохотнула Адамова.

– От силы собственного таланта.

Больше он ничего не сказал. Вскочил с кресла и ломанулся к сцене. Вообще услышать от Жильцова такое – нонсенс. Он бы в жизни ни за кем таланта не признал, речь всегда шла исключительно о профпригодности. И именно он был самым громким, самым отчетливо слышимым из тех, кто выступали против принятия Стефании в труппу, когда она приползла в Солнечногорск раненой диковинной зверушкой.

Сейчас ей оставалось смотреть на его взмокший затылок, пропускать мимо ушей то, что он говорит Артурчику-Стэнли, поеживаться от мурашек, пробежавших у нее по спине, и думать, как хорошо, что она не сняла очков при нем. Иначе он бы наверняка увидел, что она и правда почти перегорела.

– Адамова, ты еще тут? – раздался Аркашин рев, возвещавший, что терпение его уже на исходе. Сегодня у них сложная сцена. Дикая по своей энергетике. Стеха хмыкнула, отпила свой кофе и пропела в ответ:

– Змей Горыныч!

А после ретировалась из зала в свою гримерку, чтобы через сорок минут явить на сцене... нет, не себя. Бланш Дюбуа во плоти. Даже сейчас, переодевшаяся в удобные спортивные бриджи и майку, чтобы ничего не стесняло ее действий, далеко не идеально помнившая текст, без грима и особенного желания настраиваться на старавшегося соответствовать ей Артурчика в роли Ковальски. Довольно ей истерично зашептать: «В отчаянном, в отчаяннейшем положении! Помогите! Попалась в западню»[2] - и фиг Жильцов воплотит свои угрозы насчет перестановок, черта с два что светит Лилечке в первом составе! Не говоря о том, что у нее ведь и правда... тыл имеется.

Солнечногорский театр готовил постановку «Трамвая «Желание» с конца весны. Юхимович, директор театра, никогда не скрывал того, что спектакль, после блестящего успеха «Романтического уик-энда» в позапрошлом сезоне и постановки «Трех товарищей» в прошлом, – делается под Стефанию Адамову и для Стефании Адамовой. Потому что играть она была способна самый сложный драматический материал... да она, черт возьми, рождена была для такого материала. И хотя вполне органично смотрелась и в легкомысленных пьесах, все понимали, что Бланш Дюбуа имеет потенциал ее визитной карточки... и визитной карточки Солнечногорского театра.

Словом, читка прошла как надо, хотя Жильцов, видимо, желая отыграться, совсем не давал ей спуску, придираясь почти к каждому жесту и отчаянно жаждая получить флакон зеленки в рыло. Но Стеша теперь была хорошей девочкой – промышляла разве что некоторой тягой к спиртному. И никто не поручился бы за то, насколько эта тяга сильна.

Оставить просто так ее выходку с едва не пропущенной репетицией Аркаша не мог, и потому уже в самом конце дня, когда измочалены были и актеры, и персонал, и он сам, выдал, не иначе как в отместку за все хорошее:

– Я надеюсь, ты помнишь, что в пятницу мы едем в Приморский? С тебя Дэйзи!

– А как же Лиля? Или Ариша? – сделала большие глаза Стефания. – Оставим девочек без работы?

– Хочешь быть звездой первого состава – будешь везде. И на выездных показах тоже.

– Ну был бы это столичный, я бы подумала!

– Нынче в географии поездок столицы не значится. Все пути ведут к морю.

– У меня машина сломалась!

– Значит, придется добираться, как все, на служебном автобусе, - отрезал он и свалил в закат. В смысле покинул территорию репетиционного зала.

– Давай я тебя подброшу! – «как бы невзначай» подскочил к ней Артур, счастливый обладатель старенькой Волги и очередной ее партнер. Но как Стэнли внушал Бланш отвращение, так у Стефании этот молодой человек – груда мышц и некоторое первобытное обаяние – вызывал лишь досаду. Она расплылась в улыбке, щелкнула его по носу и, копируя интонации Жильцова, ответила:

– На служебном автобусе.

А после этого ушла в гримерку, переодеваться в свое. До одури хотелось есть. Еще сильнее – спать. И больше всего – чтобы Панкратов, от которого в трубке было два пропущенных, сегодня уже не звонил. Как она так в него вляпалась?