Вопрос был искренним, заданным не для проформы. Он требовал ответа.

— Да, — ответил я, и мне, к моему удивлению, не пришлось врать.

Маричка вздохнула, прижалась ко мне крепче.

— Когда мне было тринадцать, началась война. Та, что идет до сих пор.

— Та война продлилась год с небольшим, — припомнил я.

— Ах, тебя, наверное, здесь не было? — горько усмехнулась девушка. — Война никогда не заканчивалась. Глупые историки, которые сидят где-то далеко, разделяли ее на части, на разные войны. Рисовали и перерисовывали какие-то границы, записывали в своих глупых книгах какие-то даты. Здесь, Димитрис, война не кончается. Люди убивают друг друга все время, всеми возможными способами, и по всем возможным поводам. Они никогда не прекращают, не устают, не успокаиваются. Иногда кажется, что им только этого и надо. Убивать.

«И я здесь за тем же», — чувствуя её тепло у себя на груди, подумал я. — «Пришёл сюда, чтобы убивать, жечь. На моих руках — кровь в чем не повинных людей. И это еще только начало. За мной придут другие, намного больше. С обеих сторон. Сегодняшний кошмар — ничто в сравнении с тем, что будет дальше. И никто ничего не сможет с этим поделать».

— Что стало с твоими приемными родителями?

— Отчим был хорошим знакомым твоего папы. Работал в администрации Олтеницы. Был за Альянс. Когда началась война, они не успели уехать, когда пришли те, кто был против Альянса. Мало кто успел тогда уехать. Все думали, все как-то обойдется. Почти никто не сопротивлялся. Когда к ним постучали, отчим приказал мне залезть под кровать. Я сидела там и слушала, как их с мачехой уводят. Больше я никогда их не видела.

Я хорошо помнил факты о массовых чистках, которые учиняли югославы на оккупированных территориях. Эти факты были среди тех, которые на Грей-Айленде лишь тверже трамбовали в памяти.

— В квартире были большие запасы еды, которые отчим с мачехой закупили перед тем, как все началось. Я очень долго не выходила из квартиры. Ела, спала, читала в школьные учебники, иногда смотрела в окно. Свет не включала, даже когда появлялось электричество. Не открывала и пряталась в кладовке, когда кто-то стучал в дверь. Очень долго связи не было, потом появилась. Я хотела связаться с тетей Катей, но ее не было в сети. Тогда я попробовал позвонить своей классной руководительнице. Но и ее не было в сети. Я звонила и писала одноклассницам и одноклассникам, всем по очереди. Но никто из тех, с кем была связь, не ответил. Ни один. Так что я продолжала сидеть там одна. Несколько недель. А потом кто-то вломился в квартиру, чтобы ограбить ее. Возможно, те самые люди, что раньше увели отчима с мачехой. Я снова спряталась, и они снова меня не нашли. Вынесли все оставшиеся продукты, кое-что из мебели, многое из одежды, картины, посуду. Когда я наконец вылезла, то поняла, что не могу больше там оставаться. Есть нечего, и дверь слетела с петель. Я оделась в то, что они оставили. Стучалась к соседям, с которыми раньше каждый день здоровалась на лестничной клетке. Слышала, как они ходят за дверью, выглядывают в глазок, но они так и не открыли, как бы я не просила. Тогда я пошла на улицу. Вначале побрела в свою школу, но та была закрыта, в ней был полевой госпиталь. Тогда я пошла в центр Хаберна, надеясь найти там тетю Катю, но он был тоже закрыт, там никого не осталось. Дворничка, метущая улицу неподалеку, подозрительно на меня косилась. Когда я спросила о центре, прошипела, как змея, что «содружеские шпионы сбежали». Как-то очень злобно прошипела. А потом начала допытываться, кто я и зачем тут брожу, ведь комендантский час скоро, а бродяжничать запрещено. Неприятная была такая дворничка. Я сразу почувствовала, что от нее стоит ждать неприятностей.

Я ожидал продолжения рассказа в таких же подробностях, но она умолкла. Лишь после долгой паузы закончила:

— В общем, с тех пор я одна.

Я почувствовал, что она не хочет говорить, чем окончилась встреча с дворничкой, и вообще о последующих годах. По крайней мере, сейчас.

— Ты жила здесь? В Пожарево? — сразу перешел я к настоящему.

— Нет. Я была здесь недолго. С одним… человеком, — уклончиво произнесла она.

Не знаю, как, но я сразу понял, что этот самый «человек», о котором она говорила, был застрелен при мне Локи и сгорел в сарае.

— Он говорил, что любит меня. Я знала, что он врет, что он со мной ненадолго, за тем же, зачем и другие мужчины. Я давно научилась распознавать вранье, особенно такое бесхитростное. Но все-таки я оставалась с ним какое-то время. У меня просто был такой период, когда не хотелось быть одной. Слишком устала от одиночества. Понимаешь?

— Понимаю.

— Я хотела… — она вдруг замялась, как бы колеблясь, не зная, что сказать. — … думала, что, может быть, рожу от него ребенка. Он не любил меня, но он был здоровым и сильным. От него мог бы… наверное, мог бы родиться здоровый ребенок.

— Ты хочешь ребенка?

Она не ответила. Наверное, вопрос был глупый. Она ведь это уже сказала.

— Тебе больно из-за того, что он погиб?

Даже не знаю, зачем я это спросил. Отвык от тактичности, которую следует соблюдать с нормальными людьми. Но она восприняла вопрос как должное.

— Мне давно уже не больно из-за такого, Димитрис. Иногда даже хочется снова это почувствовать, но я уже не могу. Мой запас боли… исчерпался. Остался только инстинкт самосохранения. Как тогда, при пожаре. Металась там, как животное, так хотела выжить. Не помню уже, зачем выживать. Просто так выживаю, по привычке.

Она надолго закашлялась. Я услышал в ее кашле что-то болезненное. Более болезненное, чем при простуде. Невольно прижал к себе крепче.

— Ты больна? — наконец спросил я.

— Это не заразно, — поспешно и даже испуганно прошептала она, с трудом подавив приступ кашля. — Просто простыла, все из-за холода.

В ее словах легко чувствовалась неискренность, но я не стал допытываться. Инфекционные болезни в этот момент беспокоили меня очень мало.

— Ты можешь не рассказывать о себе ничего, если не хочешь, — после долгого молчания, справившись наконец с кашлем, сказала Маричка.

Ее слова удивили меня. Это было так не похоже на нормальных людей. Какими я их помнил.

— Я чувствую, что ты не хочешь, — продолжила она. — И я уважаю это. Я справлюсь со своим любопытством. Ты спас мне жизнь, Димитрис, спас из огня. Я не забыла это.

В этот раз я молчал довольно долго. Собирался с мыслями.

— Я пришел туда с теми, кто напал на хутор, — наконец выдавил из себя я.

Я напрягся, ожидая ее реакции.

— Я догадалась, — после паузы прошептала она.

— Я убивал там людей, — продолжил я, хоть она и не спрашивала.