Дархан вздохнул, произвел в воздухе некие жесты, которым следовало выражать тонкую женскую натуру.

– Эльфийки! – сказал он. – С ними всегда все странно. Вот у моего кума был сосед-орк, а у соседа дядя тоже орк и взял себе жену-эльфийку.

Я даже фыркнул. Бывают же чудеса!

– Ну а что ты смеешься, он был так богат, что нам с тобой и не снилось. Фабрику имел, весь юго-восток одевал да кормил. А она – беднее школьной крысы, полы у него на фабрике мыла. Ну вот, взял он ее в жены, приодел, приумыл, зажили так, что любо глянуть. Дети потом пошли – все в мать, красивые, ну немного такие, зеленоватые, все ж отцовью породу пальцем не закроешь, но почти незаметно.

– И зачем ты мне это рассказываешь? – спросил я, невольно представив, какие дети могли бы быть у нас с Азорой. Мягко говоря, от этих мыслей было больно.

– Все были с придурью, вся семья. Ну выросли, конечно, тоже потом женились, так и внуки были с придурью, – сообщил Дархан. – Все у них поэзия была на уме, да стихи, да театры, да рисование. Ну, хоть не пили, и то слава богу.

– Хочешь сказать, что у нас с Азорой тоже дети будут с придурью?

– Хочу сказать, что может и хорошо, что у вас ничего нет.

Я вздохнул, и Дархан сочувствующим тоном произнес:

– Надо тебе за ней ухаживать.

– Надо, – согласился я и мысленно прикинул, что сделал много, чтобы понравиться Азоре – но все это сделало меня ее другом, не больше. – И что делать?

– Цветы ты ей дарил, – Дархан загнул палец. – Гулять водил. Теперь надо сделать так, чтобы она начала тебя жалеть.

Я вопросительно поднял бровь. Жалость унижает – так гномам говорят с раннего возраста, запрещая реветь из-за сбитых коленок. Но у Дархана, видимо, было другое мнение.

– У моих родителей так было. Папаша сверзился с дерева и повредил спину, – сообщил Дархан. – Мог только лежать, стонать и лопать баклажаны, больше ничего. Мамаша тогда ухаживала за ним, так все у них и завертелось. Ее сначала совесть заедала, он же на дерево-то из-за нее полез. Вернее, из-за ее кошки, кошка забралась и застряла. Дед-то мой говорил, что ничего, слезет, скелета кошки на дереве никто не видел, но… В общем, скоро и я родился, а все из-за жалости.

– Я не полезу ни на какое дерево, – скривился я. – Даже ради Азоры. У меня запасной спины нет.

– Вот и зря, – сказал Дархан. – Азора бы ухаживала за тобой, начала жалеть, а женщины, они, знаешь, сердцем располагаются к тем, кого жалеют. Ну там уж ты и сам не робей.

В дверь постучали, и Дархан не успел дать мне новые советы об ухаживании в орочьем стиле. В кабинет заглянул господин Шарль и сообщил:

– Там Саллеви…

Больше рассказывать было нечего – и мы с Дарханом бросились из кабинета.

Саллеви обнаружился в коридоре второго этажа: он ворочался на ковре, пытаясь встать, но у него ничего не получалось. Рядом с ним пританцовывала одна из девиц госпожи Бьянки – пыталась помочь, но ворочать здоровенного эльфа то еще удовольствие. Я повел носом: кажется, после вчерашнего приключения на столе, Саллеви выпил самую малость. Мы подошли, и я убедился, что эльфоза практически трезв.

– Что случилось? – спросил я, и Саллеви едва не разрыдался.

– Ноги, дружище Фьярви! Ноги не держат!

Мы с Дарханом умудрились поднять его, поставить, и Саллеви качнулся и обмяк в наших руках. Делать было нечего – мы потащили эльфа в номер, и там я налил ему испытанного временем лекарства: бренди из бара. Саллеви глотнул, выронил стакан и с ужасом простонал:

– Помогите…

Делать было нечего, пришлось вызывать врача. Памятуя о вчерашнем разговоре о кубке, я сказал Саллеви, что это за счет гостиницы.

Доктор Смитсон осмотрел стенающего и плачущего пациента, получил несколько ассигнаций за труд и сообщил:

– Это аллергия на спиртное. Допились вы, голубчик. Больше ничего, крепче воды, даже квас не рекомендую.

Саллеви посмотрел на доктора с таким ужасом, словно прямо перед ним разверзлись адские пропасти, и он увидел бесов во всей красе. Я прекрасно его понимал: для пьяницы узнать, что теперь ему предстоит блюсти трезвость, было поистине страшной новостью.

– Буду пить лежа, – решительно заявил эльф, и доктор, не обинуясь, постучал его по лбу.

– Вы дошли до той стадии, что теперь алкоголь отключает части вашего мозга. Хотите стать паралитиком, который если и ходит, то под себя?

Этого Саллеви, разумеется, не хотел. Он вздохнул и завел глаза с таким тоскливым видом, что ему нельзя было не сочувствовать.

– Аллергия, – пробормотал Дархан, который стоял рядом со мной и сочувствующе качал головой, полностью разделяя эльфийское горе.

«Аллергия, – подумал я. – А это мысль!»

Азора