– Я заплатил выкуп, чтобы уехать, – негромко признался он. – Когда в клане узнали, что я поеду к тебе, то был скандал. Ну я и сунул золота в их пасти: жрите, не подавитесь, только заткнитесь, сделайте милость. Но у меня есть сбережения, я отдам их девочкам – пусть на треть этого артефакта, но это уже что-то. Ничего, проживем как-нибудь. Руки-ноги на месте, голова работает, а деньги придут.

Я ничего не сказал – все слова куда-то ушли. Я смог лишь встать и обнять его.

…Глория не сводила взгляда с чудесного города, а прадеду нравилось, что она любуется его подарком. Гномы любят детей, любят их радовать, и я видел, что прадед доволен. Все эти годы в разлуке он волновался обо мне, а теперь убедился, что все хорошо, и это подарило ему некий дополнительный смысл.

В дверь постучали. Служанка открыла, и Нар с Очиром влетели в дом, едва не сбив ее с ног. Глаза ребят горели нетерпением, зеленые рожицы так и расплывались в улыбке. Сурок, который сидел на руках у Нара, по-прежнему выглядел так, словно умолял спасти его из орочьего рабства.

– Глория, а можно мы тоже с твоим дедушкой поиграем?

– Ой, какие дома! А у нас нету дедушки! – Нар с Очиром плюхнулись на ковер и завороженно уставились на игрушечный город, не переставая болтать. Я выразительно посмотрел на прадеда, но тот лишь улыбнулся. Когда в большом доме много детей – это по-гномьи, это правильно.

– Ой, паровоз! А мы искали в какашках Дарбагана золото, но не нашли!

Прадед даже фыркнул.

– Золото? – переспросил он. – Он у вас что, кошелек съел?

– Нет! Не съел! – заголосили пацаны. Мой прадед им ужасно понравился, и то, что их не гнали из гостиной, их обрадовало так, что Нар и Очир даже подпрыгивали. – Это нам дядя Саллеви сказал, что мы с ним носимся, словно он у нас золотом какает! А вы знаете, какой он умный? Он на горшок ходит! И через палочку прыгает! Правда, не всегда, а когда хочет, а когда не хочет, не прыгает!

Прадед расхохотался.

– Ну, пацаны! В Ржавую войну и то тише было. Ну ладно, кончайте голосить, пойдем другие сундуки разбирать.

Азора

– Да, постоянно требует свидания с вами. Говорит, что простил вас за все, считает, что вы должны отозвать заявление.

Ничего другого я не ожидала. Шеф Гемини смотрел на меня с сочувствием – по долгу службы он навидался и домашнего насилия, и таких вот манипуляторов, которые выставляли черное белым и наоборот. Мы стояли возле входа в «Вилку», ужин закончился час назад, и я собиралась пойти домой. Конрад увел Глорию и мальчиков Дархана в парк, Фьярви устраивал очередных гостей, а я хотела еще немного посидеть над тетрадкой домовых с рецептами.

– Я ведь не обязана идти, – сказала я.

– Разумеется, – кивнул шеф Гемини. – По закону он не имеет права на свидание с жертвой. Но у него адвокат, который постоянно ест мне мозг о том, что против его клиента ведется… как он это сказал, психологическое насилие. И я боюсь, что когда это упомянут в суде, то срок ему снизят на пару лет.

Я понимающе качнула головой. Кажется, с идеей поработать над рецептами придется распрощаться.

– И это еще не все, – продолжал шеф. – У меня есть информация, что ваш бывший муж может обладать информацией по убийству Эвентина. На допросах он молчит об этом, как рыба, но когда вы появитесь, может и проговориться…

Я подумала, что это вполне в духе Эленвера. Если эльфам надо было перетащить текучую жилу от Келлемана, то он мог использовать для этого мою первую любовь. Чужими руками, разумеется: наговорил боги весть чего, наобещал и подбросил в карман, допустим, зараженный платок. Я не верила, что Эвентин поехал бы в Келлеман, если бы знал, что болен. Не из таких он был. Не из таких.

– Что ж, идемте. Но я настаиваю, шеф, чтобы вы и кто-то из полицейских были рядом. И пусть записывают каждое его слово.

– Конечно, – произнес шеф. – Иначе и быть не может.

Келлеман был маленьким городком – в здешней тюрьме, которая примыкала к полицейскому участку, было всего три камеры, и две сейчас пустовали. По дороге шеф пожаловался мне на то, что скоро в Келлеман съедется толпа народу, и это прибавит полиции работы. Где люди и еда, всегда будут какие-то проблемы: ссоры, драки, подрезанные кошельки.

– Вы справитесь, шеф, – ободряюще сказала я. – Вы ведь сумели начать дело против эльфийского принца, уверена, слава о вас уже идет по всему королевству.

Шеф только рукой махнул.

– А, что мне той славы? Лучше бы жалование прибавили.

В тюрьму мы вошли целой компанией: шеф возглавлял шествие, затем шли двое полицейских, потом я и молоденький стажер с тетрадью, который должен был записывать все, что будет сказано. Эленвер сидел на койке, небрежно застеленной одеялом, смотрел куда-то в сторону зарешеченного окошка под потолком, и весь его вид говорил о непереносимых страданиях. Когда мы подошли, он даже не обернулся.

Я невольно отметила, что мой бывший муж утратил свой владыческий лоск. Сейчас это был похудевший и осунувшийся мужчина, который столкнулся с неприятностями. На его лице были видны старые следы побоев – новый тесть не церемонился с ним, ему надо было посадить дочь на трон Благословенного края, а для этого все средства хороши. Сейчас Эленвер был похож не на принца, пусть и в изгнании, а на уголовника или бродягу.