Лишь изредка, находясь на стрельбище или в тренировочном зале, я ловил себя на мысли, что занимаюсь вовсе не тем, чем мне вообще-то хотелось и чего хотели для меня мои родители. Я проявил немалое упрямство, отказавшись от работы в ЧВК, однако снисходительная усмешка Чхона, уверенного, что он знает меня намного лучше меня самого, оказалась не столь беспочвенной, как я думал. Как бы я не артачился, я действительно оказался там, где они хотели меня видеть, и я действительно чувствовал в себе склонности к этому. В один прекрасный день я выйду из академии и попаду в какой-нибудь штурмовой отряд, который наводит порядок по ту сторону Социальной линии с помощью автомата — и неужели это будет так сильно отличаться от того, что могло бы ждать меня в рядах Альянса на войне в Центральной Европе или в ЧВК?

— Это будто какое-то проклятие, — поделился я своими переживаниями с Джен одним из вечеров, когда меня одолевали подобные терзания. — Я пытаюсь найти себе мирное и спокойное место в жизни, только и всего. Но сама судьба, такое впечатление, толкает меня навстречу войне, насилию. Я не хочу быть громилой с пушкой, понимаешь? Я ни на кого в этом мире не держу зла.

— Похоже, на проповедях вашего пастора Ричардса ты был более внимателен, чем пытался мне рассказать, Дима, — зевнула Джен.

— Ты издеваешься надо мной? — удивился я.

Вообще-то Джен была не из тех, кто склонен к сарказму.

— Вовсе нет. Просто мне кажется, что ты напрасно беспокоишься. Это вовсе не то, что предлагал тебе тот человек в интернате — убивать кого-то за деньги частной корпорации. Ты будешь служить в полиции, охранять закон, это благородное дело. Зная тебя, я убеждена, что ты не причинишь никому вреда, если этого можно будет избежать. Ты способен отличить добро от зла, трезво оценить ситуацию, сделать правильный и взвешенный выбор. Именно такие люди там и должны быть.

— Ты считаешь, мне это подходит? — с сомнением переспросил я.

— Конечно, Дима. Я не знаю никого, кому бы лучше подошла такая работа.

«А знаешь ли ты, какой я на самом деле, милая?» — подумал я в этот момент, удивленный убежденностью в ее голосе. Сам я не ощущал похожей убежденности. Я чувствовал себя слишком мягкотелым для такой работы, но я не в состоянии был признаться в этом никому, кроме себя, в том числе и своей девушке. Образ крутого парня, который я поддерживал перед ней, предполагал бравирование и показное спокойствие даже тогда, когда у тебя на душе скребут кошки и трясутся поджилки.

Роберт с женой тоже считали, что профессия полицейского подходит мне как нельзя лучше. Так полагали почти все мои приятели. Мне бы очень хотелось знать, что сказали бы по этому поводу мама с папой. К сожалению, об этом мне оставалось лишь догадываться. Выбор предстояло делать самому. Если только этот «выбор» существует вообще.

— Что ж, — натянуто улыбнулся я. — Может быть, ты и права.

На дворе было 31 декабря. Вот уже несколько недель, как все фонарные столбы, провода и деревья на центральных улицах и в парках Гигаполиса были увешаны яркими рождественскими украшениями. Бросая вызов всей планете, задыхающейся под затянутым смогом небом за границами «зеленых зон», широкие проспекты Сиднея сияли рекламными проспектами, возвещающими о праздничных распродажах и о веселых новогодних вечеринках. Часы приближались к двенадцати, возвещая о скором наступлении 2081-го года.

Держа под руку Дженни, я не спеша прогуливался по бульвару, ведущему к крупнейшей в городе площади — площади Содружества. Рядом шагало семейство Ленцов в полном составе: Роберт, Руби и Дэвид. Пятнадцатилетний подросток, тонкий, как жердь, в этом году поразил всех прической — ирокезом, кожаной косухой, суровыми говнодавами и рваными джинсами в стиле милитари. Он нехотя брел рядом с родителями с демонстративно-скучающим видом, покачивая головой под звуки музыки, звучащей, видимо, в его нанодимнамиках.

— Дэвид выглядит не слишком веселым, — шепнул я Джен, кивнув на парня.

— Это нормальное поведение для подростков, — ответила она с высоты прочитанной ею в университете книги по педиатрии. — Через пару лет это пройдет.

Я с сомнением покачал головой. Моя мать была педиатром и кое-что смыслила в воспитании детей, однако ее представление о гранях нормального было несколько иными.

— Пусть лучше строит нам рожи здесь, чем сидит дома, уткнувшись в свой коммуникатор, — почувствовав, что наш разговор касается его сына, сердито произнес Роберт.

Ему пришлось «обреалить» своего сына в прошлом месяце, когда он узнал, что тот пропускает занятия в школе, чтобы зависнуть со своими корешами в виртуальном мире. Роберт не любил распространяться об этом, но я догадывался, какой скандал произошел в доме Ленцов в тот день. «Обреаленные» всегда устраивают сильные истерики и становятся агрессивны, помню это еще по своему дружбану Джерому Лайонеллу.

— Это совершенно нормально!.. — поспешила тактично заверить его Джен.

Роберт улыбался и кивал в ответ на слова моей девушки, не показывая своих эмоций. Мы с ним никогда не говорили об этом, но иногда мне казалось, что полковник разочарован своим сыном и хотел бы, чтобы на его месте был другой ребенок — адекватный, послушный, ответственный, впитывающий советы родителя… кто-то вроде меня.