— Прекратить попытки бегства! Немедленно! Будем стрелять! — ревел сержант, но увидев, что его крик не доходит до ушей обезумевших людей, прошептал: — Снимайте их резиновыми. Аккуратно!

Несколько курсантов, в числе которых и Дэвис, похоже, только и ждали этой команды. На моих глазах в спину тощему пареньку, почти оседлавшему двухметровый забор, ударила пуля, и он, конвульсивно вздрогнув, опрокинулся назад. Такое падение вполне могло закончиться переломанной шеей. МакБрайд вновь попытался было вскинуть автомат, но я сжал его запястье мертвой хваткой, не позволяя сделать это.

— Прекратить огонь! — зазвучал голос Иванковича после того, как третий или четвертый человек шлепнулся на землю и попытки бегства прекратились. — Вторая группа — вперед, произвести арест!

Топот двенадцати пар сапог ринулся вперед. Я шагнул вперед медленно, и меня сразу же опередили товарищи. На моих глазах исполинский силуэт, который мог принадлежать лишь Герману Кенигу, понесся прямо на человека, который оказался достаточно глупым, чтобы все еще стоять на двух ногах и таращиться на полицейских вместо того, чтобы лежать на земле. Я испугался, что сейчас бедняга получит по голове, но Герман все же сохранил в себе достаточно самоконтроля, чтобы просто шибануть его плечом, как хоккеист. Не все, однако, были так сдержанны.

— Чего стал, Войцеховский?! — заорал мне на ухо сержант.

Плавая в облаке слезоточивого газа, я опускался то к одному, то к другому промокшему от ледяной воды дрожащему силуэту, защелкивая на их запястьях электронные наручники. Лишь первый из арестантов немного походил на хулигана в представлении обывателей — это был раскосый подросток в красной бандане, полумаске и с кастетом. Он не противился, когда я сдернул кастет с его руки, а лишь хныкал — в узеньких глазах, воспаленных от газа, не осталось ничего, кроме испуга. Второй оказалась кореянка лет сорока, которая отрывисто бормотала что-то пискливым голосом. Третьим был сухощавый пожилой мужчина, который вообще не двигался. Все, что роднило эту троицу — рюкзаки и баулы, набитые, очевидно, украденным со складов барахлом. Один из них при падении раскрылся, и я увидел упаковки наборов дешевого быстрого питания «Taberu». Никогда бы не подумал, что люди готовы рисковать головой ради этой гадости. Взяв старика за руку, я не ощутил пульса.

— Медика сюда! — крикнул я.

На моих глазах Иванкович, чертыхаясь, оттащил кого-то из курсантов от человека, которого тот самозабвенно колотил ногами. Уж не Рина ли это Кейдж? Не уверен, что хочу это знать. Лучше продолжать верить, что она не такая, что в ней есть что-то доброе.

— Эй, ты! — в десяти шагах от меня один из курсантов направил шокер М-200 в сторону промокшей до нитки азиатки, кричащей на него по-корейски срывающимся от истерики голосом и, что хуже, зачем-то сунувшей правую руку себе под куртку. — Я же сказал, ляг на землю! Руки покажи, немедленно! Не заставляй меня делать это, слышишь?!

— Да ты что, не можешь просто скрутить ее?! — голосом Германа Кенига презрительно отозвался силуэт другого курсанта, сделавшего шаг в сторону кореянки и отодвинувшего товарища прочь. — Дай-ка я!..

— Осторожно! — вдруг завопил кто-то из курсантов с непонятным ужасом.

В следующую секунду внезапно стало невыносимо шумно и светло. Уши заложило, барабанные перепонки заболели, а в глазах на секунду помутнело. Непонятный порыв ветра сшиб меня с ног. Бронированный панцирь на спине шлепнулся об асфальт с громким стуком. Сквозь залитое дождем забрало шлема я ничего не мог видеть, и инстинктивным движением я скинул его с себя. В рот и глаза сразу же полезла пыль, перемешанная с дымом и остатками не полностью рассеявшегося газа. Из груди вырвался кашель, глаза заслезились.

Ничего не понимая, я с ужасом глядел на то, как силуэт, когда-то бывший Германом Кенигом, неподвижно лежит в десяти шагах от меня, на краю безобразной воронки в асфальте, которой еще секунду назад не было. Его ноги должны были лежать прямо в воронке, но их почему-то не было, а туловище напоминало черепаху, которую выковырял из панциря и сожрал голодный хищник — куски обугленной брони, перепачканные кровью и внутренностями.

— Герман! — крикнул я, будто он мог меня услышать.

Я и сам себя не услышал — мой крик выдался совсем тихим, словно со дна колодца. Закрыв рукой нос, я с силой выдохнул, чтобы разложить уши. В тот же миг в уши мне ворвался хор воплей, полных невыносимой боли. Люди, издающие их, лежали совсем близко.

— Медика!

— Медика сюда, срочно!

— Офицер ранен!

— Носилки сюда!

Кто-то подбежал ко мне и помог поднять с асфальта мое закованное в броню ватное тело.

— Ты ранен? — из тумана выплыло лицо одного из курсантов. — Медика сюда!

— Нет-нет… Я в норме. — тяжело дыша, ответил я. — Вон там… впереди… нужна помощь.

— Точно в порядке?

— Вперед посмотри!

Совсем рядом с нами, издавая тихие стоны, лежал человек, похожий на нашего, которому явно требовалась помощь. Это был тот самый курсант, что собирался арестовать девчонку. Герман оттолкнул его от нее за миг до случившегося и принял на себя основную волну осколков.

— Эй, братец, держись! — пробормотал я, подбегая к бедняге.

— Осторожно!!! — взревел позади меня голос сержанта Иванкович.

Выстрел из оружия, не напоминающего по звуку ни один из полицейских стволов, прогремел раньше, чем отзвучало предупреждение сержанта. Я успел инстинктивно повернуть голову назад и заметить, как курсант, только что помогший мне подняться на ноги, падает, приняв в бронированный нагрудник выстрел почти в упор. Пока он валился на землю, время, казалось, замедлилось. Я заметил того, кто стрелял — лежащий в грязи изможденный, грязный мужчина азиатской внешности лет сорока пяти с плохими зубами, неухоженной бородой и выражением безграничной ненависти в глазах, которого по какому-то чудовищному недосмотру не обыскали и не заковали в наручники. Взгляд его глаз переместился на меня. В дрожащей руке мужчины был револьвер, который только что выпустил одну пулю. Следующая, похоже, предназначалась мне. В доли секунды, которые у меня были на размышления, я с ужасом осознал, что на моей голове, вопреки строжайшим инструкциям, нет шлема — я сбросил его, когда упал на землю.