— Мы гуляем просто, Семен Аркадьевич! — бойко ответил я, не испугавшись хорошо знакомого мне коменданта. — Вот еще немного погуляем — и пойдем учиться. У нас же комендантского часа нет сейчас, да?

— Хм, — буркнул комендант, остановив на мне взгляд, слегка затуманенный, вероятно, из-за сотни-другой принятых сегодня грамм. — Больно ты у нас умный, Войцеховский. Прям как папаша твой. Ты мне лучше вот что скажи — куда твой дружок запропастился? Замыслил, небось, какую-нибудь пакость?

— Да нет, ничего он не замыслил…

— Знаю я его, у него постоянно какие-то опасные проказы на уме. Папаша его бухает так, что уже и рука ремень не удержит, вот и распоясался, сорванец. Ты бы, Войцеховский, приглядел за ним, что ли?! А то он якшается со всяким отрепьем, с Томильчуком вон этим. Вы будьте покойны, я Томильчука этого выведу на чистую воду, будет он у меня всю жизнь на исправительных работах батрачить. А дружок твой, если из той же компании — так же закончит.

— Ну что вы, Семен Аркадьевич, Джером ничего плохого не делает, — заверил я. — Мы же в шестом классе только учимся, что мы такого можем натворить?

— Ну, с вас станется, — с сомнением покачал головой комендант.

Но, кажется, последняя моя реплика, сказанная с нарочитой невинностью, напомнила коменданту, что он тратит время на «мелюзгу». Поэтому он утратил к нам интерес и, махнув рукой, бросил на прощание:

— В общем, смотрите мне тут, я вас предупредил!

Мы смотрели, как он удаляется своей тяжелой медвежьей поступью.

— Ну и злой он, — шепнула Мей.

— А он всегда такой, — ответил я, глядя, как широкая спина в пятнистом бушлате скрывается за углом.

И впрямь, когда бы я не видел Аркадьевича — он всегда был одинаково рассерженный и чем-то недовольный. Впрочем, мой папа непомерно уважал этого седого крикливого старикашку с красным носом несмотря на его быстрое дряхление и ощутимые проблемы со спиртным. «Ничего не поделаешь, такая у него работа», — оправдывала его мама. Под началом Семена Аркадьевича находился весь штатный состав нашей милиции — почти пятьсот человек, основу которых составляли суровые мужики, матерые и опытные бойцы, хорошо вооруженные и всегда готовые дать отпор негодяям, якшающимся по пустошам. Именно их стоило благодарить за то, что на Генераторное на памяти моего поколения ни разу не нападали.

— Ты не знаешь, где Джером? — спросила Мей.

— Понятия не имею. Я пытался связаться с ним, но его нет в сети.

Такое бывало прежде и не раз, поэтому я не сильно волновался за друга.

— Как ты думаешь, этот Том действительно может втянуть его в какие-то темные делишки? — забеспокоилась Мей. — Я слышала, что он курит траву, ест таблетки и нюхает порошок, да еще и достает где-то все это для других наркоманов.

— Где наркоту достают, положим, все знают, — ответил я. — Стахановы в своих теплицах растят такую ядреную дурь, о которой идет слава во всей Румынии. Вопрос только в том, действительно ли Том к этому причастен. Помнишь, как Семен Аркадьевич его «брал в оборот», по его же словам? Ничем это не кончилось.

Мей согласно кивнула. Несмотря на крутой нрав коменданта, Том в ответ на все обвинения упрямо отпирался и отнекивался. Милиционерам так и не удалось найти достаточных доказательств того, что скромный помощник мастера на водоочистных сооружениях, пусть и непутевый, торгует наркотиками. Недовольный комендант добился от нашей поселковой судьи Аллы Викторовны, чтобы она «в целях прекращения оборота запрещенных средств» запретила г-ну Томильчуку выход из селения без специального разрешения. Бывало, даже приставлял милиционера в штатском следить за ним. И все равно Том постоянно ходил под кайфом, и свежая дурь в селении так же регулярно появлялась, пользуясь у подростков и взрослых, имеющих такую дурную привычку, огромным спросом.

— И все-таки от этого Тома добра не жди, — убежденно предрекла Мей. — Помнишь, он как-то надоумил Джерри, что было бы круто выбраться из селения и побродить по пустошам?

— Да, — я припомнил тот зимний разговор. — Но, мне кажется, он тогда говорил не всерьез.

— Не знаю. Я в этом не уверена.

Вскоре нам стало холодно сидеть у памятника. Мей позвонили и позвали на ужин, и я вызвался ее провести, так как мне в этот день было спешить некуда. Мама еще вчера предупредила, что задержится, так как будет принимать в центр новых деток. Дело это было хлопотное — случалось, она из-за этого и ночевать оставалась на работе. Подруга, конечно же, позвала меня ужинать к себе, но я вежливо отказался — во-первых, не хотел стеснять Юнгов, которые обитали втроем в крохотной однокомнатной квартирке, а во-вторых, я подумал, что было бы неплохо сделать бутерброды и заявиться с ними к папе на работу. Зная, что мама будет поздно, папа тоже наверняка засидится на работе, совсем не думая о своем желудке.

Забежав домой, я на скорую руку соорудил нам с папой простенький «холостяцкий» ужин. Взглянув на экран пищевого процессора, увидел, что как раз хватит ингредиентов для грибного супа и нажал соответствующую кнопку. Пока устройство жужжало и испускало пар, я соорудил пару толстых бургеров с буйволятиной, сыром и овощами. Минут через двадцать все было готово — оставалось только залить суп в термос и упаковать бутерброды в судочек.

Главное административное здание было средоточием всех важных дел в Генераторном. Именно здесь работал председатель поселкового совета, его заместители и различные чиновники, отвечающие за все стороны жизни селения. Тут заседали трое наших судей, решая споры между жителями и приговаривая правонарушителей к наказаниям. В здешнем большом зале собирался на шумные заседания поселковый совет. В здании принимали и чествовали важных гостей. У ступеней здешнего крыльца часто обретались странные люди с флагами и плакатами, скандирующие лозунги. Даже ночью во многих кабинетах горел свет.