Папа был хорошим рассказчиком и я, не перебивая, с большим вниманием выслушал его.

Папа признал, что железной своей рукой Симоненко действительно укрепил позиции общины в регионе и завоевал популярность. В округе разносились слухи о якобы безопасном и процветающем месте, где людей каждый день кормят и поят водой из качественных водных фильтров. Хоть слухи эти были серьезным преувеличением, в ВЛБ № 213, который местные стали называть «Новой Украиной», начали стекаться многочисленные переселенцы. В первые недели ворота лагеря были открыты для всех желающих и их даже приветствовали. Но очень скоро начал остро становиться вопрос продовольствия, воды и просто-напросто жилого пространства.

Совет, возглавляемый полковником, постановил ввести так называемый «визовый режим», чтобы отсеять «полезное пополнение» от «троглотов», к которым относили немощных стариков, малолетних детей, болезненных слабаков, тунеядцев и пьяниц. К себе принимали только людей, владевших полезными навыками и знаниями, а также здоровых мужчин, готовых принимать участие в «экспедициях» или тех, кто способен был купить себе вид на жительство, передав в собственность общины ценное и полезное имущество. Размер платы постоянно возрастал.

Многие из отринутых переселенцев начали разбивать за стенами лагеря свои палатки и землянки, названные в народе «хуторами», надеясь в соседстве с сильной украинской общиной обрести хоть какую-то защиту от бандитов. «Хутора» росли как на дрожжах и совет, с подачи полковника, вскоре издал приказ, которым запрещалось строить «хутора» ближе двухсот метров от баррикад, так как те ограничивали обзор и обстрел. Приказ также предусматривал, что жители «хуторов» могли заработать себе место в лагере путем десятикратного добровольного участия в «экспедициях» при отсутствии взысканий со стороны начальников экспедиционной групп, либо же с помощью труда на благо общины. Некоторые переселенцы действительно начали работать над укреплением баррикад, возведением теплиц и попытками вырастить в них хотя бы какие-то культуры. Большинство же разбрелось в поисках новых мест обетованных.

К началу ноября 56-го и без того плачевная ситуация резко ухудшилась. Мороз по ночам достигал отметок -25 и даже -30 градусов по Цельсию. Люди начали массово замерзать. В те времена едва ли не самым ценным товаром сделались дрова, теплая одежда, спальные мешки и одеяла. Костры жгли круглосуточно по всему лагерю, в том числе и в палатках, из-за этого не раз вспыхивали пожары. Во время многочисленных своих вылазок папа натаскал целый ворох курток, одеял и пледов и в их с мамой землянке они соорудили настоящее гнездо, в котором пытались согреться, прижимаясь покрепче друг к другу, но несмотря на это, зуб не попадал на зуб. По информации в Интернете, мороз наступил по всей планете и стал проявлением «ядерно-вулканической зимы». Какой-то ученый предрек, что среднегодовая температура на Земле опустится до -50 градусов по Цельсию и такой ледниковый период продлится десятки лет. Поговаривали также, что в Южном полушарии морозы не такие суровые, а в Антарктике и вовсе теперь будет наиболее теплый климат, и что только там можно искать спасения. Несколько раз собирались группы, собирающиеся идти на юг, к берегам Эгейского моря, и одна такая даже ушла, хотя о дальнейшей ее судьбе никто не слышал.

В конце того же месяца стало ясно, что «мексиканка» свирепствует на территории Румынии. Тогда полковник постановил полностью запретить иммиграцию и ввести карантинный режим с 300-метровой карантинной зоной вокруг стен селения. По любым лицам, входящим в карантинную зону, за исключением возвращающихся экспедиционных групп, приказывалось открывать огонь на поражение. Папа с самого начала возражал против этого варварского приказа, но в этом его не поддержал практически никто — в ужасе перед призраком мора, ширящегося Европой, люди готовы были на все ради собственной безопасности. Пулеметчики косили случайно забредавших в радиус обстрела бродяг, уже даже не предупреждая и не считая метров, пока «Новая Украинка» не обрела репутацию кровавой крепости, которую стоит обходить десятой дорогой.

Позже начали происходить нашествия. Поначалу бандиты не решались атаковать сильную и хорошо вооруженную общину. Но с усилением голода, мороза и эпидемии, да еще и когда стало ясно, что украинская община больше ни с кем не разговаривает и не торгует, нападения стали происходить едва ли не еженедельно. Несколько раз нападали крупные ватаги боевиков-«гастролеров», против которых приходилось защищаться всеми доступными средствами. Но в основном на лагерь шли группы отчаявшихся местных, и далеко не всегда, по воспоминаниям отца, они были настроены агрессивно. В первых рядах часто виднелись женщины, несущие на руках детей, люди размахивали румынскими и украинскими флагами, пели песни, несли транспаранты и плакаты с надписями вроде «Пощадите!», но ответ был неизменно тем же — пулеметный огонь. Голова полковника Симоненко седела, на его лице ежедневно пролегали новые морщины, глаза наливались кровью, но руки сжимались в кулак и становилось ясно — он не остановится ни перед чем, чтобы отстоять то, во что верит.

— Это ужасно! — выдохнул я. — Я слышал об этом прежде, но никогда не верил в эти истории!

— Прошлого не изменишь, Дима, хотя люди и предпочитают вырезать из своих воспоминаний самые неприятные моменты, — папа печально покачал головой.

— И что, неужели никто не пытался остановить его?! — не удержался я от мучавшего меня вопроса.

Я сам не заметил, что, говоря «никто», я произнес «ты», и вопрос мой прозвучал как обвинение. Я, конечно, не хотел упрекать отца. Но для меня он всегда был образцом порядочности и самоотверженности, человеком, который никогда не закрывает глаза на несправедливость. Поверить в то, что он смотрел на убийство невинных людей и молчал, я не мог.

Папа тяжело вздохнул, закусил губу, будто сомневаясь, как лучше ответить.

— Дима, ты рассуждаешь абсолютно правильно. Нормальный человек должен всегда оставаться человеком. Я не оправдываю того, что происходило тогда. Но… бывает, что приходится принимать сложные решения. Выбирать меньшее из зол.

На моем лице, видимо, не отразилось большого понимания, потому что папа, посмотрев на меня, вздохнул еще тяжелее.

— Мама в те времена занималась уходом за ранеными и больными, а я собрал группу добровольцев, чтобы встречать людей на подходах к селению, вне зоны пулеметного огня, и убеждать их не приближаться, чтобы сохранить себе жизнь. Там, вдали от стен баррикад, часто происходили разговоры, в которых полковник Симоненко награждался нелестными эпитетами. Но я пытался одергивать смутьянов, пресекать призывы к открытому бунту, которые доносились из уст отдельных «горячих голов». Как бы я не относился к Семену Аркадьевичу, тогда нельзя было придумать ничего более деструктивного, нежели развязать междоусобицу.