Шрифт:
И последнее. Само различение «своего» и «чужого» – бастион антропологического мышления в социологии – начинает мутировать. Уорнеровский персонаж, прикидывающийся «чужим» в «своей» стране, уступает место фрейдовскому персонажу, пытающемуся справиться с патологическим переживанием «чуждости» «своего». Благодаря Фрейду в литературе хорошо описан феномен жуткого [Фрейд 1995: 265]. Жуть – это ощущение, которое появляется у вас, когда что-то до боли знакомое вдруг открывается с неизвестной стороны: предстает в облике чего-то зловещего и непонятного. Как если бы вы протянули руку, чтобы погладить свою кошку, и вдруг поняли, что это не ваша кошка (да и не кошка вовсе). Фрейд обратил внимание на этимологию «жуткого» в немецком языке – Unheimlich, дословно – недомашнее. Австралийский исследователь Скотт Маккуайр посмотрел сквозь призму фрейдовской теории жути на современные города – города, которые уже не являются тем, чем кажутся, и которые стремительно перестают быть домом для своих жителей [Маккуайр 2014]. Аналогичным образом на смену старой идее о том, что непривычное убивает знакомое (со знаком плюс, как в классических утопиях, или со знаком минус, как в антиутопиях ХХ века), приходит иной троп: непривычное прикидывается знакомым, знакомое удваивается (как в медийных образах городского пространства или на картинах Магритта), становясь непривычным. Логика медийного города – логика удвоения пространства в его репрезентации. Это логика тавтологии.
Таким образом, уже к концу ХХ века старая аксиоматика понимания сообществ основательно расшаталась. Всплеск интереса к этому понятию в последние два десятилетия связан с поиском новых «определителей» сообщества и необходимостью создания его нового концептуального образа 17 .
Формула C = f (p, t) кажется все менее и менее удовлетворительной.
И все же, как бы мы ни пытались отказаться от опостылевшей концептуальной схемы – включающей людей, территорию и функцию солидаризации, – избавиться от нее в социологии города окончательно не удается. Слишком сильна семантическая связь понятия сообщества с двумя другими ключевыми концептами: обществом и городом.
17
Ключевые работы здесь: «Непроизводящее сообщество» Ж. Л. Нанси [Нанси 2009] и «Грядущее сообщество» Дж. Агамбена [Агамбен 2008]. Это как раз тот случай, когда проблематизация чего-то хорошо известного и самоочевидного имеет своим истоком не «саму социальную реальность», а современную философскую рефлексию о ней. См. также [Петровская 2012].
Двойная метонимия
Поэтому, строя метаязык для интерпретации тропов, исследователь располагает большим числом однородных средств для описания метафоры, тогда как метонимия, основанная на другом принципе, с трудом поддается интерпретации. Вследствие этого мы не можем указать для теории метонимии ничего сравнимого с богатой литературой по метафоре. По той же причине повсеместно признается тот факт, что романтизм тесно связан с метафорой, тогда как столь же близкие связи реализма с метонимией обычно остаются незамеченными.
Р. ЯкобсонОтношения между сообществом и обществом складывались непросто, но завершились в итоге прочным метонимическим альянсом. В канонической работе Фердинанда Тённиса два этих концепта образуют устойчивую бинарную оппозицию. Общество (Gesellschaft) – производная от взаимодействия, общения людей («бывать в чьем-то обществе»). Сообщество (Gemeinschaft) – производная от общности («иметь что-то общее»). В обществе правят рациональность, рефлексия, расчет и обмен, в сообществе – интуитивная привязанность, эмоциональные связи, нерефлексивная близость. Общество – это «частная воля», сообщество – это «сущностная воля». В обществе доминирует гоббсовская модель солидарности, в сообществе – аристотелевская [Тённис 2002].
Получается, по Тённису, у сообщества и общества нет ничего общего. Но так ли это? Противополагая два этих типа связи между людьми, Тённис не отвечает на вопрос: где проведена граница между ними, каково их «единство различения»? А таковым единством как раз оказываются люди и территория. Другими словами, по своей концептуальной архитектуре Gemeinschaft и Gesellschaft различаются одним конститутивным концептом: ответом на вопрос, как именно поддерживается и воспроизводится солидарность людей, занимающих некоторое место в пространстве. Мы вернулись к формуле f (p, t).
В конце ХХ века именно эта формула станет объектом критики тех теоретиков, которые попытаются избавить социологию от «архаичного способа» определения своего предмета. Наиболее последовательную критику такого рода мы найдем у Никласа Лумана:
…господствующее ныне понимание общества покоится на взаимосвязанных аксиоматических предположениях:
– общество состоит из конкретных людей и из отношений между людьми;
– общество, следовательно, конституируется или хотя бы интегрируется благодаря консенсусу между людьми, благодаря согласованию их мнений и дополнительности их целеустановок;
– общества будто бы являются региональными, территориально-ограниченными единицами, так что Бразилия представляет собой какое-то другое общество, нежели Таиланд, а США – является иным, отличным от России, обществом, но тогда и Парагвай, конечно, является обществом, отличным от Уругвая;
– поэтому такие общества, как группы людей или как территории, можно наблюдать извне [Луман 2004: 16].
Эти аксиомы предписывают социологии одновременно гуманистическую (дефиниция от индивидов) и региональную (дефиниция от территории) трактовку своего предмета. Обе эти интерпретации, по Луману, несостоятельны. Общество не может быть понято ни как общество индивидов, ни как общество-государство.
Пытаясь «вывести» общество из людей, его якобы образующих, социология наталкивается на противопоставление реализма / номинализма и оказывается неспособной ответить на вопрос, что именно превращает людей в общество. Чтобы избежать ловушки этой ложной дихотомии, преследующей социологию на протяжении всей ее истории, необходимо «рассматривать человека в его целостности, с его душой и телом, как часть окружающего мира системы общества», иными словами, вообще исключить его из рассмотрения [там же: 27]. Общество таким образом должно пониматься как общество без индивидов. Ведь «общество не весит столько же, сколько весят все вместе взятые индивиды, и не меняет свой вес с каждым рождением и каждой смертью отдельного индивида» [там же: 23]. Формула «Общество = f (Индивиды)» несостоятельна, какой бы ни была функция f. Ни общественный договор, ни врожденная солидарность, ни принуждение социальных институтов, взятые в качестве «функции от индивидов», не дадут исследователю дефиниции общества.
Столь же очевидные, по мнению Лумана, возражения свидетельствуют и против территориально-ориентированных «региональных» определений. Лумановские аргументы здесь близки критике, предложенной в теориях глобализации конца ХХ века:
Всемирные взаимозависимости сегодня больше, чем когда-либо прежде, проникают во все конкретные области общественного процесса… «информационное общество» децентрализовано, но связно во всемирном масштабе благодаря своим сетям… [там же: 27].
Соответственно, формула «Общество = f (Территориальные границы)» оказывается также ошибочной при любой f.