«Ты сможешь определить Черного Капитана, когда тот спит, Эд?»

Вот эта мысль явно была лишняя.

Я стащил «кошки», также повесил их на пояс. Коридоры «Изумительного» освещались тусклыми фонарями, конусы света давали теням много места. За первым перекрестком нашелся ход на лестницы. Внизу точно кто-то будет. У сердца ледохода всегда живут инструментарии. Если оно остановится — капитан за это подарками не осыплет. Так что мне лучше всего было бы начать поиски сверху.

Третья палуба, как водится, принадлежала старшим членам команды. Здесь было чище, теплее. По коридору даже тянулась дорожка из отделанных белых шкур. Я медленно пошел по нему, вслушиваясь в сон ледохода. Остановился у первой каюты, прикрыл глаза, отыскивая за дверью людей. Один… Два… Три… Четвертый мучился кошмаром, от которого по голове пробежали мурашки. Но… Сны остальных были теплы небытием, но не пусты. Хотя, может, и Капитаны такие? Прежде чем пойти на «Изумительный», я проверил свои догадки на команде «ИзоЛьды». Проверил, могу ли уловить спящего человека. Уловить его чувства во сне.

Получилось.

Но вот видят ли Капитаны сны?

«Дурацкая идея».

— Кто не пробует, тот ничего не получает, — одними губами ответил я внутреннему голосу и крадучись пошел дальше по коридору. Ночной охотник за снами.

У каюты Малакрая я стоял дольше всего. Ему снилось что-то волнительное, что-то, связанное с женщинами. Это напомнило мне о том, как раньше я лечил свое сердце в объятьях шлюх. Сладкое чувство. Сердце заколотилось чаще. Губы пересохли, я отпрянул от дверей Малакрая с ощущением, будто испачкался.

Но разве кто-то способен контролировать сны?

На второй палубе тоже ничего подозрительного не было. Люди как люди. Спали и спали. Капитаны или не Капитаны. Обида на себя становилась все сильнее. Отличный план, Эд. Что ты тут делаешь и зачем? Что если сны Черного ничем не отличаются от снов обычного человека?

У дверей в обитель инструментариев я остановился, вслушиваясь в гул оттуда. Потянул за ручку, а затем уставился на железный засов, запирающий ход вниз. Команда Малакрая не позволяет инструментариям выходить наружу?!

Очень осторожно я подцепил тяжелый засов. Потащил его наверх, высвобождая, как вдруг один ржавый край лязгнул. От звука, должно быть, проснулись и на барже. А все три палубы «Изумительного» уже собирались в коридорах, чтобы отловить дерзкого чужака.

Я застыл, держа в руках собачью железку, вдруг ставшую легче снега. Удары сердца выколачивали барабанные перепонки наружу. Оледеневшими руками я поставил засов у стены. Вслушался. Несколько долгих минут стоял, пригнувшись, и ждал шагов в коридоре.

Если кто-то и собирался обыскивать корабль и рвать на части чужаков, то он не торопился.

Я подождал еще немного и открыл дверь.

В лицо пахнуло нечистотами, потом, гнильем и энгой. Я прикрыл рот рукавом. Переступил порог. Внизу, под лестницей, горел свет. Пол был завален то ли тряпками, то ли разодранными топчанами. Поверх спали люди. Человеческая мешанина. По краям, у стены, полулежали люди с задранными руками. Цепи тянулись от запястий к приваренным под потолком кольцам.

— Кто там? — спросил внизу кто-то. Я вздрогнул, отпрянул назад.

— Кто там шастает? — голос стал злее, громче. Кто-то из прикованных людей вздрогнул, лязгнул цепями и поднял голову. Кто-то зашевелился сонно, повернулся на другой бок.

А я захлопнул дверь, набросил сверху засов и бросился прочь. Люди, спавшие там, на полу, выглядели так скверно, что рядом с ними самый пропащий выпивоха из напивальни тянул, по меньшей мере, на отпрыска благородного дома. Ох, Малакрай-малакрай. Такой задорный, улыбающийся человечек. Спаситель женщин.

Выскочив из корабля, я закрыл дверь и посмотрел на спящего часового. Рабы. У них трюм забит рабами. Иначе оледенеть как сложно придумать что-нибудь более достоверное. Вряд ли он так наказывает своих бойцов.

Скатившись с трапа, я поскользнулся на льду и грохнулся, больно ударившись локтем. Торопливо нацепил «кошки», накинул капюшон и поспешил назад на «ИзоЛьду». Проходя мимо часового у лайаров, я сказал ему:

— Там, по-моему, дозорный у «Изумительного» заснул.