— Рот закрой, — рявкнул грубо. — Две минуты.

А сам зачерпнул снега и протер лицо. Я буду гнать снегоход всю ночь, лишь бы побыстрее в моем распоряжении появилась стенка, к которой припру девчонку…

…Но планы мои ей не понравились. Когда начало темнеть, она встала в позу… чуть не плача.

— Я не могу больше! — доносились в спину ее крики. И в груди все же шевельнулась жалость — она день не разгибается в кресле.

Жалость… Давно забытое слово в этих местах, и даже те, кто приходят издалека, перестают отдавать ему должное. А я вдруг вспомнил. Свернул в сторону своей обычной стоянки под защиту скалы и уже через полчаса соскочил со снегохода.

Она слезла следом:

— Спасибо! — хрипотца в ее голосе не позволила язвительности расцвести в полной мере.

Я молча осмотрелся и прошел к прицепу. Не было времени принюхаться — не хотел чувствовать запах девушки. Стащил палатку в чехле и принялся за установку. Слышал — снова взялась за термос. Наверное, и проголодалась… Стоило тряхнуть башкой, чтобы выбить из нее несуразные мысли. Какое мне дело? Ей было дело, когда я торчал там — в клетке на базе? Спасительница…

От злости дело спорилось быстрее — через полчаса утепленная палатка уже грелась теплопушкой. Я повесил внутри светильники, разложил кровать. Ей. Спать с ней в одном пространстве казалось не то что невозможным, а фатальным. Хотя какая-то другая сущность довольно взирала на то, как девчонка юркает за полог. Прячется в мое жилье. Вся она — моя…

Я зарычал, недовольный подсказками. Мой зверь сходил с ума? С чего ты взял, идиот, что она — твоя? Кто так задурил твою голову?

Я скинул чехол в прицеп, зло стиснув зубы. То, что отношения с людьми возможны, я знал…

…но стоило закрыть глаза, и память ставила шерсть дыбом на загривке от воспоминаний…

Начало собственной жизни не задалось. Я рос в стае белоглазых тварей — помесей на редкость жутких людей с волками. Не было в них ничего ни человеческого, ни животного. Год за годом я видел кровавый снег во сне и стеклянные глаза матери, глядящие в небо.

Но волю к свободе сломать несложно. И я жил вопреки жажде смерти, обеспечивая стаю убийц неприкосновенностью перед другими такими же тварями. Климптон стоял на границе самого красивого уголка мира снаружи и самого ужасного — в глубине.

Я никогда больше не подхожу к лесам в низине, предпочитая бродить в самой холодной части материка. Рывок на свободу едва не стоил жизни, и больше я не испытывал шкуру на прочность.

До этого времени.

Я не позволю кому бы то ни было прогибать меня под себя и угрожать смертью…

— Прости, я не знаю твоего имени… Ты будешь есть?

Я прикрыл глаза, замирая к ней спиной. Внутри все дернулось в ее сторону, но я остался стоять, будто примороженный.

— Тепло не выпускай, — глухо прорычал, оборачиваясь. А она и не выпускала. Стояла перед плотно опущенным пологом с чашкой горячего чая. — Не надо мне казаться милой.

— Я не планировала казаться тебе милой, — устало качнула она головой. — Мне просто страшно, что ты уйдешь.

Я сощурился на нее недоуменно. Она боится, что я ее тут брошу?

— Я еще не знаю, есть ли мне за что тебя ТАК наказать.

— Нет, — вздернула подбородок девчонка, и зверь внутри одобрительно зарычал. — Но ты же меня не слушаешь.

— Иди в палатку, — процедил. — Я не брошу тебя. Меня друг попросил тебя вернуть, и я не могу нарушить обещание.

— Хорошо, — приняла она мою гарантию. — А есть ты будешь?

Непонятный смешок сорвался с губ быстрей, чем я успел его подавить.

— Я смотрю, тебе не особенно нужна была палатка, — сузил зло глаза. — Может, поедем дальше?

Повторять дважды не пришлось — она скрылась за пологом, а я опустил плечи. Чувствовал себя так, будто сутки лазил по скалам с самым тяжелым объективом. Руки дрожали…

Только в одну секунду все ощерилось и напряглось внутри, а потом ветер донес волчий вой. Я влетел в палатку и, не глянув на девчонку, принялся раздеваться.

— Что случилось?

— Волки, — глухо выдавил.

— Это опасно?

И она тихо села на коврик. Я глянул на нее из-за плеча. Без пуховика она была еще меньше, а съежившись вообще вызывала недоумение — как такая додумалась сюда припереться? Этот мир не для нее.

Я отвернулся, сцепив зубы, стянул футболку и штаны и вышел наружу.

***

Я долго не могла себя заставить пошевелиться. Хоть в палатке быстро потеплело, тело сковало ледяным страхом.

Этот мир никогда еще не был так близко. Занесенный снегом и прекрасный издалека, он был невероятно опасен в каждой своей детали. Ледяной воздух и низкая температура грозили смертью каждую секунду, если бы не специальная одежда и вот такие вот приспособления бывалого ходока, каким оказался папа моего малыша. Он чувствовал себя здесь так, как я в теплой гостиной собственного дома в солнечный день.