Что мне были пытки в лаборатории после того дня? Я пробил лед в тонком месте у ледника и бросился в Климптон. Сутки добирался с простреленным бедром, последние километры тащил онемевшую лапу и вывалился к пограничному посту полудохлым.

— Ты же знал, что не отпущу, — и она похотливо облизала губы. — Неужели она горячее в постели? Человеческая шлюшка? Правда, Киан?

— Тебе жить надоело, Разия? — я одним рывком схватил волчицу за горло, подтаскивая к себе.

Тварь использовала шанс оставить на запястье напоминание о себе кровавыми дорожками царапин. И я уже думал, что вот-вот сдавлю пальцы сильней, но когда взглянул в ее глаза, испытал лишь отвращение. К ней. И себе.

Для нее все это было игрой. Разия жила в метаниях между противоречивыми эмоциями — привязанность, страсть, ненависть и жестокость сменялись у нее так же стремительно, как погода весной. Мне всегда казалось, что она больна. А еще казалось, что я ее жалел. Но недостаточно, чтобы остаться. И недостаточно ненавидел, чтобы перегрызть горло…

— Может, и надоело, — скривила она губы. — Может, без тебя мне совсем отвратительно… Я чудовище, Киан! Только ты можешь меня спасти от меня самой! — Она обвила ногой мою, пытаясь прижаться ко мне. — Стая погибает… После твоего ухода нас травят отовсюду…

— Предсказуемо. Пошла вон! — и я швырнул ее в проем.

Разия упала на колени в снег, но тут же вскинула голову, уставившись куда-то за спину. Лицо волчицы исказил злой оскал.

Я обернулся. В коридоре, кутаясь в длинную кофту, стояла Лали.

— Иди в комнату! — рявкнул.

Внутри все стало на дыбы от страха за нее.

А Разия уже поднялась на ноги:

— Я не выпущу вас отсюда! — Ее лицо исказилось от ненависти. — Или ты станешь моим, или мертвым!

Она попятилась, сверкая злыми глазами, и бросилась прочь. Я постоял еще некоторое время, прислушиваясь, и закрыл двери люка.

Угроза волчицы ставила дыбом шерсть на загривке. Выполнит? Скорее всего. И стая ей слова не скажет. Они уверены, что все их беды из-за моего побега, поэтому жизни положат, чтобы вернуть меня.

Пальцы сжались на железной ручке — сюда им не прорваться. Но и нам не выбраться. По крайней мере, легко не будет. На базе есть запасные выходы, но их, скорее всего, быстро отыщут. Оставалось отстреливать волков по одному.

Но сколько это могло занять времени — непонятно. И опять же — волков много, а я один. Одного точного выстрела с их стороны будет достаточно, чтобы Лали осталась без защиты.

При мысли о том, что с ней сделают, когда она попадет к белоглазым, внутренности скрутило и дышать стало нечем.

— Киан… — Девочка и не собиралась слушаться — так и стояла с голыми ногами на холоде, ежась. — Кто это был?

— Иди в кровать, — глухо прорычал я.

— Не говори со мной в таком тоне! — вдруг ощерилась она, выпрямляясь. — Я тебе — не она! И я хочу знать!

Я пошел к ней, проверяя на прочность ее выдержку каждым шагом. Стояла на своем. Действительно, Лали — не Разия. И пусть внешне они похожи — те же светлые волосы, миниатюрная фигурка с красивой грудью и крепкой задницей, — для зверя это не имело никакого значения. Он не видел сходства. Потому что эта — его от кончиков волос до кончиков пальцев, а Разия — больное наваждение, от которого хотелось пойти отмыться.

Что я и собирался сделать. Лали тоже не помешает чистая вода — жар спал, кашель прошел. Поэтому я схватил ее под руку и потащил в спальню. А когда уперлась — подхватил на руки.

— Помолчи.

— Не буду молчать, пока не объяснишь! — дергалась она в моих руках.

А я не мог объяснить. Я тонул в чувстве принятия, с которым боролся весь день. Разия сработала катализатором. Я хотел сгрести свою женщину и пропахнуть ей до самого нутра, чтобы стереть воспоминания и забыть ненависть, которая гнила внутри.

— Мой характер хуже, — толкнул двери в спальню и прошел в душевую. — Не надо со мной соревноваться.

Я содрал с Лали кофту, белье, легко пресекая ее сопротивление, и затолкал в душевую. Она вжалась спиной в стенку кабинки, тяжело дыша, но подчинилась — замолчала, предпочитая бороться со мной взглядом. Неприятно, но я сам виноват. Самому и исправлять…

Я притянул ее к себе за шею, тяжело сглатывая.

— Хочу тебя… — прошелестело в унисон с белым шумом воды.

Она мотнула головой, пытаясь сбросить ладонь с шеи, но я не позволил — сжал сильнее, стараясь не причинять больше боли.

— …Хочу тебя себе, — повысил голос, вглядываясь в ее глаза.

Каким же я был дикарем!.. Чувствовал себя так, будто пытался говорить на человеческом, но выходило только рычать по-медвежьи. Да она и смотрела на меня как на зверя. Наверное, надо ее спросить. Но потом. Сейчас мне нужна она вся.

Медведь дорвался до женщины, и все стало неважным. А я позволил себе это. Потому что сопротивляться дальше было сродни самоубийству. Мне и так грозила смерть в ближайшее время, так какой смысл?