_Учитель гимназии_. Завтра, когда ты пойдешь к развалинам храма, Вендт, захвати-ка моего Гомера. Ты лучше, чем кто другой, почувствуешь в этих стихах море, и солнце, и масличные деревья. Мне не нужно лучшего утешения в смертный час, сказал однажды Гумбольдт, чем слышать стихи Гомера, даже из списка кораблей.

_Томас_. Его, однако, не трудно было утешить.

_Учитель гимназии_. Тот же Гумбольдт говорит: "Империи рушатся, конституции истлевают, а прекрасный стих живет вечно".

_Томас_. Этот человек был министром. Гете тоже был министром. Но никто никогда не слышал, чтобы духовная культура народа в его герцогстве была выше, чем в других. Народ остался таким же темным, каким был раньше, и по-прежнему говорил на своем саксонском диалекте.

_Кельнер_. Эй, ты, профессор, у этих самых греков тоже было так много блох? Что, если Ахиллес, Лукреция, Акрополь все время почесывались, как мы? Смешно, а?

_Учитель гимназии_. Ты не можешь не чувствовать, Вендт, дыхание этой земли. Нигде красота так глубоко не проникала в человека, как здесь. Сиракузяне отпустили на волю пленных афинян, потому что те пели в каменоломнях хоры Эврипида.

_Кельнер_. Начни я петь, нынешние итальянцы вряд ли отпустили бы меня на все четыре стороны. А? Вряд ли.

_Томас_. Не могу я утешаться тем, что где-то в прошлом было величие духа, была красота. Сегодня - вот моя задача. Мой день - сегодня. Сегодня я и должен действовать.

_Шестнадцатилетний_. Опять пришли эти две девушки. Хоть бы сегодня разговорить их!

Две молоденькие девушки - местные жительницы входят;

босые, на головах глиняные кувшины.

_Учитель гимназии_. Buona sera, signorine [добрый вечер, синьорины].

_Первая девушка_ (робко). Buona sera [добрый вечер].

Вторая девушка смущенно хихикает.

Учитель гимназии говорит с ними по-итальянски.

_Шестнадцатилетний_ (глядя жадными глазами). С каждым днем их бедра словно становятся пышнее. Сколько лет им может быть?

_Лавочник_. Самое большее - четырнадцать.

_Кельнер_. Что они говорят?

_Учитель гимназии_. Они спрашивают, верно ли, что у нас зимой волки бегают по улицам.

_Кельнер_. Само собой. В прошлую зиму я сидел у Ашингера в пивной, вдруг вбегает волк и дочиста съедает мои сардельки, точно их и не было. Я, конечно, потребовал, чтобы мне сейчас же вернули мои пфенниги, которые я уплатил за них.

_Учитель гимназии_. Им жаль, что у них только два апельсина. A chi, signorina? [Кому их отдать, синьорина?]

_Первая девушка_ (указывая на шестнадцатилетнего). A chistu. E cosi giovane [вот этому, он так юн].

_Вторая девушка_ (указывая на Томаса). E a chiddu. E cosi triste. A rivederci, signori [И этому: он так печален. До свиданья, синьоры].

Уходят.

_Шестнадцатилетний_ (жалобно). Опять ушли. Девочки! Девочки! Как они покачиваются. У высокой сквозь порванное платье видны волосы под мышкой.

_Кельнер_. Почему мне не досталось апельсина? Почему именно этим двум?

_Учитель гимназии_. Они сказали: "Ему, он так юн. И ему, он так печален".

_Лавочник_. Печален. А мне что сказать? У меня больше причин быть печальным. Жена у него, что ли? Дети? Лавка, которая хиреет? (С растущим волнением.) Я этого больше не выдержу. Вечно это дурацкое солнце. Воздуха, свежего воздуха! Набрать полный рот свежего воздуха. Здесь задыхаешься. Здесь слепнешь и дуреешь. Мозг закипает от этого зараженного воздуха. Убейте меня. Если в вас сохранилась крошечка сострадания, убейте меня.

Общая подавленность.

_Учитель гимназии_. Ну, ну. Нехорошо так. Нельзя распускаться.

_Кельнер_. Немножко поворчать, как тетушка Шмидт при виде разбитой кофейной чашки, это еще можно - это облегчает душу. Но к чему сразу лезть на стену? Так не годится.

_Лавочник_. А ваши голоса! А ваши дурацкие лица? Всегда одни и те же обалделые рожи! И все те же разговоры, все тот же вздор. (Кричит.) Не могу я больше. Сейчас вот вцеплюсь вам в рожи, буду дубасить по вашим постылым физиономиям, пока вы не издохнете!

_Кельнер_. Не горячись так, эй, ты. Еще неизвестно, у кого из нас физиономия глупее.

_Лавочник_. Молчи, говорю. Молчи! Или я... (Бросается на него.)

_Остальные_ (разнимают их). Успокойся, черт! Да перестань ты орать! Ведь тебе никто ничего не сделал.

_Шестнадцатилетний_. Тише. Начальник идет.

_Начальник карабинеров_ (входит, статный, толстое добродушное лицо, лихие нафабренные усы). Signer Wendt, la vostra petizione e approvata [господин Вендт, ваше прошение удовлетворено]. (Добродушно смеется, говорит ломаным языком.) Вы свободны. Gratulazioni. Buona sera, signori [Поздравляю вас. Добрый вечер, синьоры].