БАБА-ЯГА. Из окон она будет выпрыгивать только в своих снах.

ОЛЬГА. Я вышла за актера, когда мы были совсем юными. Это была ужасная ошибка.

БАБА-ЯГА. Все слишком юны, чтобы выйти замуж или женится, за исключением мертвых.

ОЛЬГА. Когда мой муж был юношей, мать соблазнила его. Я думаю, у нее было не все в порядке с головой, и у него, возможно, тоже, хотя он был очень талантливым, и у нас появилась дочь. Но во время моей беременности у него случился роман с фаготистом, что стало концом нашей пьесы. В театре спектакль иногда заканчивается хорошо, но в жизни все заканчивается плохо. Вот почему я всегда отдаю предпочтение театру.

БАБА-ЯГА. Она напишет две автобиографии, и обе, по большей части, будут выдумкой. И в какой-то момент птицы улетят обратно в зеркала, а на сцене погаснет свет.

(Свет, падающий на БАБУ-ЯГУ меркнет и гаснет полностью).

ОЛЬГА. Во время учебы в Московском художественном театре я играла Офелию в монастырской сцене, и Станиславский ушел до того, как успел поделиться с нами впечатлениями, потому что в тот вечер у него был спектакль «Дядя Ваня». Но мне очень хотелось узнать, что он думает о моей игре, а потому, собравшись с духом, я постучалась в его гримерную. О привычке Станиславского раздеваться после спектакля практически догола и сидеть в кресле, покуривая сигару, мне никто не сказал. (ОЛЬГА стучится в дверь). Позволите войти?

(Свет падает на Станиславского, который сидит в кресле, практически голый, и курит сигару).

СТАНИСЛАВСКИЙ. Да? Кто это?

ОЛЬГА. Ольга, сударь. Сегодня днем я играла Офелию. Уделите мне минутку?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Конечно. Заходите.

ОЛЬГА (входит). Извините, что потревожила вас. (Видит его, застывает). Ой! Ой, я… Прошу извинить меня, сударь. Я понятия не имела, что вы…

СТАНИСЛАВСКИЙ. Все нормально, дорогая. Вы меня нисколько не смущаете. Актер никогда не должен стесняться своего инструмента. Как о чем вы хотели поговорить?

ОЛЬГА. Я могу прийти завтра, если…

СТАНИСЛАВСКИЙ. Чуть. Так в чем дело?

ОЛЬГА. Э… Я забыла.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Что-то насчет Офелии?

ОЛЬГА. Ох, Офелии. Да. Мне просто интересно, что вы подумали о моей игре.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Что очевидно, вы – прекрасный ребенок. Это никогда не помешает. Вы определенно умненькая. Говорите четко, произносите текст с душой. И, похоже, понимаете, что говорите. В спектаклях по пьесам Шекспира с актерами зачастую та же история, что с певцами в итальянских операх. Они поют, не зная итальянского. А вы как раз демонстрируете истинные чувства. Хотя нет у меня полной уверенности насчет чего.

ОЛЬГА. Видите ли, я старалась…

СТАНИСЛАВСКИЙ. Господи, нет, не объясняйте. Объяснять свое выступление все равно, что объяснять анекдот. Ничего не получится.

ОЛЬГА. А как получится? Пожалуйста, скажите мне, я очень хочу знать.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Это правильный подход. Хотите сигару?

ОЛЬГА. Нет, благодарю.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Жизнь в искусстве – трудная жизнь, для женщины, думаю, еще труднее. В моей юности актриса считалась проституткой с претензиями на благородство. Элеонора Дузе говорила, что человек может выходить на сцену совершенно голым, но в театре везде гвозди, поэтому я рекомендую, как минимум, туфли на толстой подошве. А теперь я забыл, о чем мы говорили.

ОЛЬГА. Офелия.

СТАНИСЛАВСКИЙ. Да. Точно. Ваша Офелия на самом деле совсем неплоха, и в отличие от многих красавиц вы в разные моменты прекрасны по-разному, не прикладывая к этому усилий. Это, по большей части, идет изнутри, и такому никто научить вас не сможет. Вы удерживали внимание, иногда даже рвали сердце. Ваша игра не оставляла сомнений в том, что Гамлет любит Офелию. Да и кто устоял бы, не полюбил ее. Однако…

ОЛЬГА. Однако?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Человеческое существо – это палимпсест. Или луковица. Нет, палимпсест пахнет лучше. Да только лук заставляет плакать, как, собственно, и театр, на сцене и вне ее. В любом случае, у персонажа должны быть слои, чтобы действительно выглядеть живым. В том слое, который вы играете, мы видим ее глубокую любовь к Гамлету, огорчение его поведением, вину в том, что ее попросили помочь шпионить за ним. Все это хорошо. Но вы должны найти более глубокие слои.

ОЛЬГА. Что это за слои?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Вы узнаете, когда найдете их.

ОЛЬГА. Но как мне их найти?

СТАНИСЛАВСКИЙ. Если вы в достаточной мере обнажитесь в своей душе, тогда обязательно их найдете. Сознание – мерцающий огонек в океане окружающей тьмы. Большинство из нас погружены в различные слои под поверхностью, что относиться и к персонажам, которых мы играем. Мы даже не знаем, что чувствуем, большую часть того, что чувствуем, или мы знаем, что чувствуем, но не знаем, почему. Когда в какой-то момент напряжения что-то прорывается на поверхность, мы удивлены, даже ужасаемся. Кто это сказал? Кто сделал? Не мог быть я. Но все так. Это была личность, заключенная внутри тебя, которая на самом деле ты. Личность, которую ты принимаешь за себя, на самом деле всего лишь маска, плавающая на поверхности океана. Творчество актера – это поиск чего-то, утерянного тобой или попытка вызвать в сознании что-то такое, чего никак не удается вспомнить. И добраться до этого можно лишь перестав слишком стараться. Эти моменты искренности такие мимолетные. Мы неожиданно наталкиваемся на них, а потом они исчезают. И не стоит ожидать повторения великого момента на следующий день. Ты сыграешь только так, как сможешь. Требуется так много честности, так много мужества, так много смирения, чтобы не пытаться играть одно и то же вечер за вечером, подкармливая свое жалкое эго воспоминаниями о том, каким прекрасным ты был в прошлый вторник. Снова и снова ты должен находить мужество играть свою роль, как не играл раньше. Я ищу это мужество каждый вечер. Поэтому… Я желаю вам честной борьбы. Вас ждет много страданий, но, подозреваю, все для вас закончится хорошо. Просто помните – важно то, что находится под маской. И если есть сомнения, доверяйте пьесе. Всегда доверяйте пьесе. Так где, черт побери, мои брюки?

(Свет, падающий на СТАНИСЛАВСКОГО, меркнет и гаснет полностью).

ОЛЬГА. Потом пришла война, после нее революция. Условия были ужасными. Моего ребенка и меня спасло от голода лишь молоко, которое давала корова великого оперного певца Федора Шаляпина. (ШАЛЯПИН поет арию из сцены смерти второй картины четвертого действия оперы Мусоргского «Борис Годунов». На голос накладывается мычание коровы). После долгих раздумий я решила, что наилучший вариант для меня и моего ребенка – уехать в Германию и стать частью набирающего силу немецкого кинопроизводства. Но для отъезда требовалось разрешение советского государства. Вот так я впервые встретилась с товарищем Берией.