– Если я позвоню, это ничего не изменит.

– Я не прошу тебя звонить.

– Так что же тебе надо?

– Я с отцом сама поговорю, а он может спросить у тебя, насколько у нас с Денисом серьезно. И я хочу, чтобы ты сказала, что у нас все очень серьезно. Не веришь? И не верь, другого не ждала. Только выхода у меня другого нет, кроме как отцу в ножки кинуться. Ты в курсе, сколько стоит снять квартиру? Даже на окраине, даже за кольцевой? Жуть! А мы студенты, откуда у нас такие бабки? Денис вообще приезжий.

– Это и настораживает, – сказала Ольга раньше, чем успела остановить себя.

– Ты тоже не из столичных штучек, – парировала Лера. – Явилась c каких-то диких выселок, чтобы в институт поступить, дохтуром стать. Провинция – это, мамуля, неистребимо. А ведешь себя так, будто москвичка в седьмом поколении.

– Не хами!

– А чего ты обижаешься? Это же правда. Тебе было трудно, вот и Денчику трудно и учиться, и работать. Что получит на чай в ресторане, все его, но и только, на родителей надежды никакой. Они ему простить не могут, считают, что он их кинул. Ишь ты, подался в столицу образование получать, нет чтобы навоз за баней месить, кур кормить и на полудохлом заводике за гроши горбатиться. У меня, конечно, с этим получше, по крайней мере без дерьма за баней.

– Ты сама захотела самостоятельности. И ушла из дома. Я тебя не гнала.

– Я не ушла – сбежала. Потому что мне тут… – Лера чиркнула ребром ладони по шее. – То нельзя, это, каждый день отчет: где, когда, с кем. Так этой заботы накушалась, что из ноздрей прет, как газировкой с перепоя.

– Тебе и это знакомо.

– Брось ханжить, мамочка. Хотя тут не твое, перепоем я в папеньку, его гены. Короче, в общежитии нам комнату не выделят, нечего губу раскатывать. Там штамп в паспорте предъяви, а потом они еще поглядят, давать или нет. И откат, как же без отката? Не подмажешь – не поспишь. Это мы проходили. Я за койку им будь здоров отвалила, я же местная, прав на общагу не имею.

– Я в курсе, – сухо произнесла Ольга. – Это были мои деньги.

– Ну, да, твои. Отстегнула, и живи, доченька.

– Опять хамишь!

– За деньги тебе спасибочки, но я к чему… Если за койку столько отдать пришлось, то за комнату – просто мрак. И сюда нас ты не пустишь. Ведь не пустишь? Найдешь, чем отговориться: мужчина, чужой человек… Или тоже штамп потребуешь? Только мы с этим не торопимся. Хотя искушение есть – фамилию сменить. Побыла Дубининой – и довольно, по крайней мере Дубиной никто не назовет, и Дубинушкой тоже. Но с браком мы все же погодим, так поживем, свободными. Тем более я не беременна. Я вообще ребенком к себе Дениса привязывать не собираюсь. Потому что и это не гарантия.

– Что ты имеешь в виду?

– Да все то же. Захочет папашка свалить – свалит, ни на что не посмотрит. Мне ли не знать? В общем, так: жить мы хотим вместе, жить нам негде, а у отца – квартира.

– Там Путилов, ты же знаешь.

– И что?

– Они друзья с Олегом. Как он его выставит? Тем более что у Бориса семья, проблемы.

– У дяди Бори всегда проблемы! Ладно, помог другу – медаль тебе на грудь, теперь дочери помоги. Сам живешь, дай другим пожить. Отец сейчас в шоколаде, на свежем воздухе, на всем готовом, еще и корабль… Забавляется! И девка эта, ты мне сама рассказывала. Наверняка не оставляет благодетеля без внимания.

– Не смей! – проговорила Ольга со всей возможной твердостью и даже ногой топнула – так, что в серванте задрожало, мелким звоном откликнулось стекло. – Она ему благодарна, это естественно, а все остальное – не смей.

Лера расплылась в улыбке, которая заслуживала пощечины:

– Ага, была несчастной уродиной, и вдруг все при ней – и кожа, и рожа. И не без твоего участия, между прочим, мамуля. Ты же не думала, что так выйдет, а надо было вперед заглянуть. Теперь хлебай. А что благодарна… – Лера закатила глаза и потянулась довольной кошкой, одарив мать еще одной вкрадчивой мерзкой улыбочкой: – Одинокий мужчина, одинокая женщина, вот и встретились два одиночества. Что тебя это не задевает – не верю. А если так, то тем более странно, ведь должно колоть под ложечкой, ты же ему пока жена. Ну а мне так вообще пофиг, есть у них что промеж собой или они по вечерам книжки вместе читают. Я о другом. Порадел об убогой – молодец, теперь о дочке позаботься, которой голову приклонить негде, кровиночке. В конце концов, отец он или нет?

Ольга сцепила руки, чтобы утаить дрожь в пальцах.

– Ладно, разговаривай с ним, проси. Если позвонит, я скажу, что у вас любовь до гроба. Только предупреждаю – утрешься.

Дочь уперлась ладонями в колени, рывком подняла себя с дивана.

– Утрусь – тоже результат. Был у девочки какой-никакой папочка и не будет. Я и раньше сомневалась, больше не буду.

За спиной Ольги, за окном, на улице что-то затрещало и ухнуло. Озеленители свалили еще одно дерево.

Она оглянулась. За стеклом был город, так и не ставший ей по-настоящему родным. Потом медленно повернула голову.

Ириней был безмятежен. Богородица добра. Между ними стояла фигурка вырезанного из бумаги ангела с младенческими кудельками и трубой, глас которой взывал к небесам.

* * *

Пройти надо было где-то с километр, у кривой березы свернуть в лес, потом еще километр – и берег озера. Там, в заросшей кувшинками старице, его ждала лодка.

Олег прошел мимо «уазика». Лобовое стекло машины было подернуто пылью.

По личным делам, а часто и по служебной надобности, Егоров ездил на SUZUKI VITARA, которой не исполнилось и трех лет и которая была в идеальном состоянии. И про которую никто в Покровском и соседних деревнях не посмел бы спросить: а, собственно, откуда? Не решились бы даже под градусом, потому что большинство сельчан участкового уважало, кое-кто побаивался, и ни те ни другие, хотя и по разным причинам, не хотели, призывая к ответу, ставить его в неловкое положение.