Хотим мы этого или нет, время меняет наше видение прошлого. Прошли годы, и две коммунистические державы, Китай и СССР, занялись проведением далеко не социалистических реформ — из-за невозможности иначе конкурировать с капиталистическим миром и друг с другом. Сегодня сам собою напрашивается вывод о том, что теория построения социализма в отдельной стране потерпела провал. Коммунистическая система так и осталась неконкурентоспособной. Потеряв темп и наступательную динамику, не сумев своевременно захватить западные промышленные страны, советское государство не обеспечило себе свободного от конкуренции рынка; вынужденное соревноваться с Америкой и Китаем, оно должно было провести, или хотя бы попытаться провести, «капиталистические» реформы. Может быть (с точки зрения коммунистических интересов), не так уж не прав был Троцкий, настаивая на мировой революции и скорейшем достижении конечной цели. Но и его теория провалилась в одном решающем пункте. Интернационалист Троцкий никогда не уделял достаточного внимания национальному вопросу. Созданная им модель не считала национальные проблемы внутри коммунистической системы сколь-либо важным фактором. Советско-югославский, советско-китайский, китайско-вьетнамский и вьетнамо-камбоджийский конфликты, равно как и постоянная напряженность в венгерско-румынских отношениях, показали, что Троцкий ошибался, и столкновения между коммунистическими державами столь же неизбежны, как и между «капиталистическими». И тогда замыкался последний круг: конкуренция диктовала необходимость быть сильным; для этого требовалось поднятие экономики, что в свою очередь возможно было сделать лишь проведя «капиталистические» реформы. По этому пути пошел Китай. На этот путь становится Горбачев. Мы можем быть спокойны за «перестройку» — иного выхода нет.

Зародившись на рубеже Октябрьского переворота, блок большевиков и левых эсеров распался в июле 1918 г. при самых загадочных обстоятельствах — немедленно после убийства в Москве германского посла графа Мирбаха и так называемого «восстания левых эсеров». С этого момента ведет свою историю однопартийная диктатура коммунистической партии СССР. Не удивительно, что кратковременный союз двух партий, большевиков и левых эсеров, закончившийся вооруженной конфронтацией в июле 1918 г., давно привлекал внимание историков. Исторические работы о блоке левых эсеров и большевиков начали появляться уже в двадцатые годы, но характер их был далек от научного [1] . Позже, вплоть до середины 50-х годов, в СССР публиковались работы о большевистско-левоэсеровском союзе, но, к сожалению, эти исследования были тенденциозны и их авторы лишь пытались подчеркнуть отрицательную роль ПЛСР в Октябрьском перевороте и в деле становления в СССР советской власти [2] . Послесталинская историография также не вывела историков Советского Союза за пределы, ограниченные рамками марксистско-ленинской идеологии, хотя, начиная с 1956 года, в СССР было опубликовано большое число работ по истории ПЛСР [3] . Эти исследования отличались от предшествующих тем, что часто были написаны на основе архивных материалов, недоступных западным историкам, и вводили в научный оборот ранее неизвестные источники [4] .

На Западе труды по истории большевистско-левоэсеровских отношений, к сожалению, немногочисленны. На русском языке отдельных работ о партии левых эсеров нет вообще, хотя некоторые историки не только подвергали сомнению теорию о «восстании левых эсеров» в июле 1918 года [5] , но и по-иному смотрели на большевистско-левоэсеровские отношения. Например, Б. И. Николаевский в комментариях к книге одного из западных авторов указывал, разбирая вопрос о левых эсерах, что «они помогли большевикам в самые критические месяцы их существования и активно участвовали в разгоне Учредительного собрания и захвате Совета крестьянских депутатов, в Октябрьском перевороте и многом другом» [6] . И эти выводы Николаевского принципиально отличались от стандартного взгляда на левых эсеров. В целом, западная историография изучала вопрос о большевистско-левоэсеровских отношениях лишь поверхностно, обычно в связи с изучением более общих, либо, наоборот, более конкретных тем. Настоящая работа поэтому в главах, касающихся левых эсеров и установления однопартийной диктатуры в СССР, ставит перед собой задачу, обобщив предшествующую историографию, показать и проанализировать основные аспекты большевистско-левоэсеровского политического сотрудничества в октябре 1917 — июле 1918 г., со дня большевистского переворота до разгрома ПЛСР большевиками. Эти главы описывают образование ПЛСР и ее отношения с большевиками до октября 1917; формирование двупартийного большевистско-левоэсеровского правительства, в котором не было места другим социалистическим партиям, таким как меньшевики или эсеры; созыв и роспуск Учредительного собрания; отношения между этими двумя партиями в период апреля-июня 1918 г. (здесь внимание уделяется в основном противоречиям между большевиками и левыми эсерами по поводу Брест-Литовского мира, борьбы с крестьянством и отношений с другими социалистическими партиями). Особое внимание уделено июльским событиям 1918 года, приведшим к политическому разгрому ПЛСР: убийству 6 июля 1918 г. германского посла Мирбаха и так называемому «восстанию левых эсеров», причем в настоящем исследовании июльские события предстают в новом освещении.

В советской историографии вопрос о «мятеже левых эсеров» в Москве в июле 1918 г. считается давно изученным. Многочисленные советские авторы, расходясь в детализации событий, всегда соглашаются в главном: ПЛСР совершила убийство Мирбаха и подняла антибольшевистский мятеж с целью сорвать Брест-Литовский мирный договор и свергнуть советскую власть [7] . Удивительно, что и столь недоверчивая во многих других случаях западная историческая наука в целом беспрекословно приняла эту советскую точку зрения. Фундаментальные труды зарубежных историков и отдельные исторические монографии редко противостояли официальной советской теории [8] . Впервые в 1922 году официальную версию о «восстании левых эсеров» подверг сомнению бывший советский функционер социал-демократ Е. Лундберг. «В восстание я не верю, — писал он, — ибо Александрович, умирая, сказал: «Да здравствует власть Советов» [9] . Известный русский революционер эсер Чернов также с сомнением относился к версии о восстании левых эсеров, называя его «чем-то вроде левоэсеровского восстания против большевистской диктатуры» [10] . Много позже, в 1962 году, появилось первое серьезное историческое исследование: Г. М. Катков опубликовал статью, аргументированно подвергшую сомнению всеми признанную версию [11] . Вывод Каткова сводился к тому, что «Мирбах был убит Блюмкиным и Андреевым с ведома большевиков и, вероятно, самого Ленина. Левые эсеры оказались здесь жертвой провокации большевиков (не в первый и не в последний раз)» [12] . И лишь после публикации статьи Каткова недоверие к советской официальной точке зрения высказали другие западные историки. Вот что писал, например, один из ведущих советологов США Адам Улам:

«Драма, разыгравшаяся в июле и августе [1918 г.] и приведшая к гибели левого крыла когда-то гордой партии, лояльной русскому крестьянству, до сих пор хранит в себе элемент тайны [...]. Все сконцентрировалось вокруг графа Мирбаха, чье убийство якобы было санкционировано Центральным комитетом социалистов-революционеров на заседании 24 июня [...]. Было бы неудивительно, если б кто-либо из коммунистических лидеров решил убрать Мирбаха [...]. Безусловно, обстоятельства, связанные с убийством, крайне загадочны [...]. Приходится подозревать, что, по крайней мере, некоторые из коммунистических сановников знали о решении социалистов-революционеров, но ничего не предпринимали [...]. Возможно, по крайней мере, что кто-то в высших большевистских кругах был осведомлен об эсеровских приготовлениях, но считал, что представляется хорошая возможность избавиться от них [эсеров] и от германского дипломата, причиняющего неприятности. Вообще, самые сильные подозрения падают на Дзержинского» [13] .

Джоэль Кармайкл также подвергает сомнению официальную советскую точку зрения. Он пишет:

«Обстоятельства этого убийства остаются необычайно загадочными [...]. Сами левые эсеры яростно отрицали всякую подготовку к восстанию, хотя и не оспаривали своего участия в убийстве и даже похвалялись им. Однако несоответствия, содержащиеся в этой версии, начисто опровергают ее [...]. Ленин использовал убийство Мирбаха как предлог для истребления левых эсеров. Их пресловутое «восстание» было не более чем протестом против большевистских «преследований», состоявших в том, что большевики представили их общественности, в особенности германскому правительству, убийцами Мирбаха. Эсеровский «бунт» был на редкость ребяческой затеей» [14] .

Более резок в своих выводах американский историк С. Поссони. Он недвусмысленно обвиняет в организации убийства Мирбаха большевиков, и прежде всего — Ленина. Поссони пишет:

«Подозреваемые в заговоре были все скопом арестованы в Большом театре — после того, как большевистских делегатов должным образом проинформировали о случившемся и они покинули зал, и до того, как информация дошла до эсеров. Эсеры действительно отважились на какие-то военные действия, но, похоже, лишь обороняясь от большевиков; возможно также, что их подтолкнули к выступлениям большевистские провокаторы. (Многие левые эсеры оставались под влиянием большевиков.)

Коротко говоря, убийство Мирбаха было, вероятно, провокацией большевиков; если это так, то руководил заговором, скорее всего, Ленин. В самом деле, уничтожение Мирбаха было очень выгодно, так как он являлся тем представителем Германии, который более, чем кто-либо другой, мог и хотел добиться свержения большевиков. Его смерть устранила такую угрозу и послужила Германии предупреждением, что не следует обманываться насчет России. Убийство Мирбаха существенно уменьшило германское влияние в России.