Камеру убирали по очереди, так же мыли посуду. Извне заключенные получали литературу, письма; даже письма из-за границы доходили к ним. На общих собраниях заключенные решали вопросы взаимоотношений с администрацией, снабжения, получения легальных журналов и газет, отношений с уголовниками (что было весьма важно, так как «блатные» все время стремились вторгнуться к политическим и навязать им свои «порядки»). Старостой коммуны одно время был Серго Орджоникидзе. Тюремная обстановка накладывает отпечаток на людей, особенно на молодых, берущих пример со старших. Баиловская тюрьма имела огромное влияние на тех, кто попал сюда впервые. Многие молодые рабочие, до того не искушенные в политике, выходили из тюрьмы профессиональными революционерами. По сути дела, тюрьма была пропагандистской и боевой революционной школой. Здесь все время шли споры по самым различным вопросам революционного движения. Как правило, Коба был либо докладчиком, либо оппонентом.

Спустя двадцать лет в газете «Дни», издававшейся в Праге эмигрантами-эсерами, были опубликованы воспоминания Семена Верещака, сидевшего в тюрьме вместе с Кобой. Воспоминания пронизаны злобой как вообще к большевикам, так и в особенности к Кобе.

И все-таки процитируем здесь несколько мест из них.

«Однажды в камере большевиков появился новичок… И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: «Это – Коба»… Среди руководителей собраний и кружков выделялся как марксист и Коба. В синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой…»

Эсера Верещака поражала убежденность Кобы, его обширные познания марксистской теории: «Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим. Не было такой силы, которая бы выбила его из раз занятого положения. Под всякое явление он умел подвести соответствующую формулу по Марксу. На не просвещенных в политике молодых партийцев такой человек производил сильное впечатление. Вообще же в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Он считался «лучшим знатоком марксизма».

…Коба ждал решения своей судьбы. Жандармы долго разбирались, кто же попал им в руки. Наконец 4 августа начальник Бакинского жандармского управления постановил: «25 марта сего года членами Бакинской сыскной полиции был задержан неизвестный, назвавшийся жителем села Маглаки Кутаисской губернии и уезда Каносом Нижарадзе, у которого при обыске была найдена переписка партийного содержания. Произведенной по сему делу перепиской в порядке охраны выяснено, что Нижарадзе – крестьянин Дидо-Лиловского сельского общества Иосиф Виссарионов Джугашвили… был выслан под гласный надзор полиции на три года в Восточную Сибирь, откуда скрылся… Полагал бы Иосифа Виссарионова Джугашвили водворить под надзор полиции в Восточную же Сибирь сроком на три года».

Но высшее начальство было более «милостиво» к Джугашвили: 26 сентября состоялось постановление «особого совещания» о высылке его в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции на два года. Это постановление было утверждено министром внутренних дел 29 сентября, но только 4 ноября бакинский градоначальник отдает приказ о высылке.

9 ноября из ворот Баиловской тюрьмы вышел этап. Товарищи, зная, что у Кобы нет ни зимней одежды, ни обуви (он оставался все в той же сатиновой рубашке и мягких тапочках), передали ему полушубок, сапоги, кое-что еще из вещей. Не в первый раз Кобе идти по этапу, и далеко не в последний, но тяжелее, чем в этот раз, ему никогда не было. Революция потерпела поражение, это ясно, и хотя он уверен в конечной победе, но кто знает, когда революция разразится вновь и какие испытания суждено ему перенести до той поры? Угнетало его и другое: Екатерина Семеновна умерла, оставив сына, крошечного Яшу. Семья Сванидзе взяла мальчика к себе, но что с ним будет? Нет, никогда в жизни ему не было так тяжело!

Жизнь революционера, тем паче – подпольщика, просто-напросто не оставляла никаких возможностей для радостей семейной жизни. А Коба, выросший в семье, где он был окружен заботой родителей, особенно матери, семейный быт любил и ценил. Но не довелось ему, иной жребий избрал он. О его отношениях с первой женой Екатериной не известно ровным счетом ничего достоверного, поэтому не станем заниматься гаданиями.

Своего старшего сына Яшу ему почти не приходилось видеть. По сути, мальчик рос без отца, а мать он потерял во младенчестве, почти не помнил ее. Тяжела сиротская доля… Виноватых нет, ибо отец не бражничал и не гулял, а боролся за счастливую судьбу не только своего сыночка, но и всех больших и маленьких в России – всех, кто честно трудился. Вот почему Яков мало знал своего отца и горячей любви к нему не питал. К тому же нрав у него оказался неважный, позже отцу с ним пришлось немало помучиться.

Якова взяли в семью Александра (Алеши) Сванидзе, брата покойной Екатерины, тот был уже членом большевистской партии. Семья нашла средства, и ему довелось учиться в знаменитом Йенском университете, что «в Германии туманной». Сложный он оказался человек. Но о Якове заботились хорошо…

…Путь в Вологду – один из самых коротких: Москва – Бутырка, Ярославская тюрьма, знаменитая среди прочего своими толстыми тюремными решетками, дарованными купцом Демидовым, и – вот она, Вологда, с ее далекими уездами, разбросанными на сотни верст! В губернском городе Кобе не было места – 27 ноября 1909 года пунктом его ссылки был определен Сольвычегодск.

Для свободных людей путь туда не так уж и далек и неприятен: летом – на пароходе от самой Вологды, зимой – по санному пути… Но в том-то и дело, что для этапа этот путь не годился – ибо такое препровождение ссыльных казалось начальству слишком уж благопристойным. Поэтому и был употреблен кружной путь, насчитывавший более 800 верст, через Вятку. Наиболее утомителен последний перегон: от Котласа, пешком.

В пути Коба заболел возвратным тифом, из Вятской тюрьмы его 8 февраля перевели в губернскую земскую больницу. Чуть поправился – и в путь. С 20 февраля он снова находился в тюрьме.

Позади почти четырехмесячный этап: тысячи верст тряской дороги в арестантском вагоне, томительное ожидание в пересыльных тюрьмах. Неприветлив Север – ветер кружит на дороге колючую снежную пыль, тусклое солнце в хмуром, серо-сизом небе… Как оно не похоже на небо Грузии! Что ожидает ссыльного в этом краю?

Прежде всего ожидала встреча с уездным исправником Цивилевым, по прозвищу Береговой Петушок. «…27 февраля 1909 года административно-ссыльный Иосиф Виссарионов Джугашвили, – доносил он вологодскому губернатору, – прибыл в гор. Сольвычегодск, где и водворен на жительство с учреждением за ним надзора полиции».